Я Колбасника убил. Анна Никольская

обязательно познакомиться с Тараканом.

      – А почему Таракан?

      – Форточник потому что. Домушник.

      Я не знал, кто такой форточник.

      – Он в любую форточку пролезет. Вскарабкается по вертикальной стенке, и плакали ваши чернобурки. Он сейчас новую шайку сколачивает, из малолеток.

      – А ты откуда знаешь?

      – Птичка на хвосте принесла, – отрезал Котька. – Увижу, что ты с ним якшаешься, убью.

Золотая фикса

      Таракан оказался маленьким и жутко худым. У него во рту была золотая фикса[13], а передних зубов не хватало. Мне это жутко нравилось. Через свои чёрные дырки он звонко сплевывал густую слюну, а ещё вставлял в них папиросы. Выглядело это красиво! Курил я уже несколько месяцев и почти совсем не кашлял. Мы с Эдькой собирали бычки на улице, Котька про это не знал.

      Таракану было лет двадцать, половину из которых он провёл в лагерях. А ещё он здорово играл на гитаре. И пел хриплым голосом про роковую любовь и наганы. Меня к нему привёл Коробка. Он сказал:

      – Ты только не дрейфь. Таракан нутром чует, когда дрейфишь. Понял?

      Ну да. Только я всё равно дрейфил.

Дистрофическая конституция

      Он сидел на лавке, но не как все обычные люди, а на корточках, поэтому был гораздо выше меня. Хотя я стоял. Сначала я увидел его череп – он отчётливо проступал через коричневую кожу. А потом руки – у него руки были синие, все в наколках. И ещё я сразу заметил тот кинжал. Это был именно кинжал – не нож и не финка, я по рукоятке сразу определил. Она выглядывала из ножен, прикреплённых к толстому ремню, вся была резная и в каких-то камешках.

      Таракан поймал мой взгляд.

      – Нравится?

      Я кивнул. Вообще-то, я хотел ему вслух ответить, но получилось почему-то только кивнуть. А ещё у меня дрожали ноги – я их руками стал придерживать, через карманы.

      – Самому нравится, – сказал Таракан. – Старинная вещь, редкая. Мне один авторитет подарил, из бывших царских каторжных.

      Я попробовал улыбнуться, чтобы показать ему, как сильно интересуюсь старинными кинжалами. На самом деле, меня интересовало другое: пырнет он меня сейчас или позже. Я вдруг ясно себе представил, что вот прямо через минуту или две он возьмёт меня и пырнёт, и я упаду, и буду умирать в страшных муках. Кричать я, конечно, не стану – что толку кричать, когда ты смертельно ранен? Я буду умирать красиво, от рук рецидивиста, а потом меня похоронят на кладбище и на могиле напишут:

      «Здесь покоится Олежек,

      храбрый человек,

      любящий сын и племянник».

      – Подойди, пацан, – вкрадчиво сказал Таракан и вынул кинжал из ножен.

      Вот теперь он меня и прикончит. Чик – и нет Олежека.

      – Иди, – Коробка ткнул меня кулаком в спину.

      Я подошёл к Таракану, колени у меня не гнулись.

      – Отец есть?

      Я помотал головой.

      – На фронте убило?

      Я пожал плечами.

      – Безотцовщина, значит, – одобрительно кивнул Таракан и сплюнул мне под ноги. – А у меня ни отца, ни мамки, из беспризорников я. Меня советская власть воспитала.

13

Фикса – золотая коронка на переднем зубе.