Я Колбасника убил. Анна Никольская

в начале года. Из Сталинграда в Барнаул, и Эдька в наш детский сад сразу пошёл. Они живут в Копай-городе, с отцом и мамой. Я у них не бывал.

      – За что, – спрашиваю, – спасибо?

      А Эдька уже спит. Я поражаюсь ему! Сам я днем спать не умею. Лежу с закрытыми глазами два часа, думаю. Разные интересные мысли. Я, когда вырасту, стану капитаном дальнего плаванья. Буду ходить под парусами, пересекать экватор и бросать якорь у необитаемых островов. Котька говорит:

      – Надо фашистов бить! Топить их вражеские авианосцы и подлодки!

      Надо, конечно. Кто же возражает.

      – Покровский! Почему глаза зажмурены?

      Я жмурюсь ещё крепче и прячусь под одеяло, чтобы влетело поменьше. Зинаида Георгиевна промахивается и попадает ладонью мне по плечу. Она чуть не падает и злится.

      – Всем спать, я по-русски сказала! Или вам уколов сделать? Это я быстро организую.

      Наш самый страшный страх – доктор Гречушкин с уколами – мой и Эдькин.

      Воспитательница идёт дальше, между рядов с деревянными раскладушками и заглядывает в лица. Только все хитрые – все уже «спят». Тут в спальню заходит нянечка и говорит, что Зинаиде Георгиевне срочно надо в сарайки, там что-то стряслось.

      Наверное, курица опять сбежала.

      Нянечка у нас тоже хитрая.

Из старых кáлек

      Во вторник после мёртвого часа мы идём гулять.

      Дождь кончился, и мы с Эдькой бежим на огород. Есть охота! Там, правда, давно всё выкопали, но мало ли. На нашем детсадовском огороде картошку с морковкой выращивают, капусту, иногда огурцы. Но огурцы сняли ещё в августе. Эдька раздобыл где-то деревяшку, так копать удобней. Роюсь в земле и переживаю. Хочу первым что-нибудь найти! А то вечно Эдька первый, ему в таких делах везёт. Однажды он нашёл слиток чистого золота. Он величиной, наверное, был с кошачью голову. Прямо на нашем огороде! Лёвка хотел выменять его или выиграть в городки. Но Эдька умный, он тот слиток спрятал в дупло, а в субботу отнёс домой.

      Это, правда, не золото оказалось, а что-то другое. Эдьке отец сказал, но мы сохранили это в тайне.

      Ничего мы не нашли – ни я, ни Эдька. Ни морковинки!

      – Пошли змея запустим? – предложил он.

      Надо же как-то от еды отвлечься, мы пошли.

      У Эдьки отец делает потрясающих воздушных змеев – из дранки и старых ка́лек или заводских чертежей. Он и Эдьку научил, а тот – меня. Мы теперь с ним большие специалисты.

      Забрались на пригорок, Эдька палец наслюнил – проверяет, откуда дует ветер. Змей у него с собой был, оказывается. На спине, под рубашкой. Распутали мы ему хвост и отпустили на волю. Змей сразу под облака ушёл, моментально набрал скорость.

      – Вещь! – говорю.

      – Зверь! – соглашается Эдька.

      Стою и глаз от нашего змея не могу оторвать. Особенно мне его хвост нравится, из разноцветной бумаги.

      – Чего ты встал? – кричит Эдька.

      Он уже далеко. Голову задрал, несётся вприпрыжку прямо по лужам – ничего вокруг не видит. Только своего змея.

      А я так и простоял там – не знаю, что со мной произошло. Смотрел, как наш змей по серому небу летит, ныряет, как стриж, выныривает. Смотрел и радовался, сам не знаю, чему. Даже