Я Колбасника убил. Анна Никольская

Картошки наедимся до отвала. Я об этом, можно сказать, с самых яслей мечтал – первый раз я буду дежурным.

      Быдко подходит ко мне и говорит:

      – Давай мы за вас сегодня подежурим.

      Я чуть не рассмеялся ему в лицо, так смешно мне стало.

      – Кто это – мы? – спрашиваю.

      – Ну, я, Дирибай, Смирюгин.

      Я так и знал.

      Посмотрел я по сторонам, посмотрел – все уже в дом зашли, наша прогулка кончилась.

      Быдко и остальные – детдомовцы. Они в наш детский сад до сих пор ходят, хотя им уже по десять лет. В школу их почему-то не берут, говорят, классы и так переполнены.

      Я говорю:

      – Понимаешь, Быдко, нас Зинаида Георгиевна сама назначила. Так что, извини.

      А он:

      – Ты скажи, что животом заболел, – и ухмыляется.

      А он меня на три головы выше, прошу заметить.

      Я подумал, подумал и говорю:

      – Я про болезни врать не люблю, Быдко. Это плохая примета. Соврёшь – а потом по правде живот схватит.

      – Схватит, схватит, – хихикает Смирюгин. Он тоже тут нарисовался – под глазом фингал. – Я те ща ка дам, и сразу схватит! – и опять хихикает.

      – Ну, я пошёл, – говорю. – У меня дежурство не за горами.

      Повернулся я к ним спиной – и иду. Там Эдька меня уже, наверное, заждался. Эдька же не знает, что я тут с этими один. Если бы знал, то…

      Они меня схватили за шиворот, и я упал в грязь. Не думал, что они сзади нападут, все втроём. Схватили, значит, и тащат. Думаю, сейчас затащат меня в кусты и побьют. А до субботы – всего два дня осталось, синяки до субботы не пройдут.

      Нельзя, чтобы меня побили, никак. А то мама плакать будет, и от Гальги влетит по первое число.

      Я задумался, что делать – а кусты уже близко. Уже у забора маячат.

      И тогда я заорал.

      Я так никогда ещё не орал, ни разу в жизни. Даже когда мне лоб в хирургической зашивали.

      – Помогите, – ору, – люди добрые! Спасите!

      – Замолчи, – говорит Быдко, – а то ща ка…

      – На помощь! Пожар! Горим!

      Это меня Гальга научила. На пожар, говорит, быстрей всего люди сбегаются.

      – Заткнись, кому сказал, – шипит Быдко.

      А я ещё громче:

      – Огонь! Пожар! Граждане, давай сюда!

      Тут, конечно, все во двор высыпали. Зинаида Георгиевна впереди бежит, с вёдрами, только они у неё пустые.

      Ну, детдомовцы глянули на это дело – и дёру дали.

      Я встал, штаны отряхнул и жду, когда народ подбежит.

      – Где пожар? Что горит? – Зинаида Георгиевна у меня спрашивает. – Покровский, отвечай немедленно!

      Хотел я ей сказать, что это Быдко орал – но потом передумал. Быдко за такие дела из нашего детского сада сразу выгонят.

      – Зинаида Георгиевна, – говорю, – это была ложная тревога.

      – Как это – ложная? – она даже за сердце схватилась.

      – Мне показалось. Думал, пожар, а это собаки кошку загнали на дерево. Видите?

      – Какие ещё собаки? Что ты мне зубы заговариваешь?

      – Извините, Зинаида Георгиевна, я сегодня дежурный. Мне на дежурство пора, – и пошёл себе