Снег, газ и стальные трубы. Анатолий Марченко-Калашников

глухо проговорил Виталий.

      Он нажал кнопку своих электронных часов, и циферблат слабо засветился. Показал часы девушке.

      – Нет, я же сказала, что плохо сплю в дороге.

      – А вы попробуйте.

      Девушка обиженно пожала плечами. Она скользнула взглядом по его лицу и на секунду, как Виталию показалось, посмотрела ему в глаза.

      – Хорошо, я лягу спать. Только вы входите в купе минут через пять. Я хочу переодеться, – сказала она.

      – Хорошо.

      Акселератка, оказывается, еще и мнительная. Ему бы до своей верхней полки добраться, а ты внизу делай что хочешь: хочешь – переодевайся, хочешь – на голове стой. Только бы лечь на подушку – и все, хоть из пушки стреляй, хоть поезд с железнодорожного полотна под откос сбрасывай. Плохо дело. Опять нервы шалят, с трудом галлюцинации удается сдерживать.

      Девушка ушла в купе. Он достал сигарету, закурил и пошел в запрещенный для курения рабочий тамбур. Сонный проводник только проворчал вслед:

      – И чего не спят? Скоро утро, а не спят.

      – Я тоже удивляюсь, – в тон проводнику сказал Виталий. – И чего не спят?

      Докурив сигарету и ругнув еще раз про себя всех попутчиков и попутчиц, а заодно и те тридцать шесть часов, которые отделяли его от Ленинграда, от его неплохо обставленной однокомнатной квартиры, стереоустановки, цветного телевизора последнего поколения и холодильника, полного продуктов, он наконец-то зашел в душное купе.

      Девушка спала, а может, и нет, но лежала, завернувшись в простыню, лицом к стене. С соседней верхней полки доносилось мерное посапывание молодого супруга, который спал, сбросив с себя одеяло. На нижней полке в обнимку с ребенком спала его жена. Ей было жарко, и она тоже полностью сбросила даже простыню. В голубом свете ночника неестественно отсвечивали ее длинные ноги и две мертвенно-бледные голые груди. Картина была, конечно, достойной, и не на ночь бы такую смотреть, но да бог с ней, это дело главы семьи. А сейчас – спать, спать, спать.

      Виталий забрался на верхнюю полку, разделся, выключил ночник и положил голову на подушку. Сон наступил почти мгновенно, как будто бы он провалился в яму. Последнее, что пыталось пробиться через пелену сна, – это какая-то мысль о маслосистеме турбины.

      Утром его разбудила заступившая на смену проводница. Виталий с трудом разлепил глаза и не сразу понял, чего от него хотят. Проводница спросила:

      – Молодой человек, чай пить будете?

      Чаю было бы сейчас неплохо, и он уже хотел изъявить желание, но вспомнил об оставшихся двадцати копейках и сказал:

      – Нет. Я его не люблю.

      Проводница посмотрела на него оценивающим взглядом и ехидно спросила:

      – А кофе пьете только специального помола?

      – Да. И обязательно с коньяком, и бутерброд с красной икрой, пожалуйста.

      Проводница понимающе усмехнулась и ушла. Виталий отвернулся к стене и снова уснул.

      Небольшой, блестящий, чем-то хорошо знакомый сегмент на качающейся опоре обтекала какая-то жидкость. Сегмент поддавался ее напору