Что скрывает снег. Юлия Михалева

повесил трубку на рычаг. Он просто отправится в почтовое отделение и телеграфирует. Напомнит об обещании.

      Время, конечно, уходило, но его по-прежнему оставалось достаточно для исполнения первоначального плана.

      Вошла прислуга – уголовница, конечно, как и у всех, но с большим преимуществом: умненькая и расторопная, она и прежде нанималась горничной.

      За годы в городе у Миллера установились с ней панибратски-приятельские отношения – никак невозможные и даже мысленно недопустимые на минувшем месте службы архитектора в Москве.

      Девушка ловко отворила дверь, удерживая в одной руке – поднос, а в другой – лампу.

      – Ваш кофей, Лександр Степаныч!

      Поставив предметы на стол, она с неодобрением посмотрела на безжизненный телефонный аппарат.

      – Прогневали мы господа, Лександр Степаныч.

      – Оставь, Маруся, – Миллер сделал первый глоток.

      Зелье, принесенное прислугой, мало напоминало привычный напиток, но, тем не менее, со своей задачей справлялось – согревало и пробуждало мысли.

      – Прогневали, Лександр Степаныч, – упорствовала девушка. – Во храме не служат.

      Миллер заинтересовался: он и впрямь несколько дней кряду за воем ветра не слышал колокольного звона.

      – Как же так?

      – Неужто вы и впрямь не знаете? – удивилась было девушка, но потом, вспомнила, что хозяин лишь в великие праздники посещал церковь. – Дак батюшка-то наш сгинул. Некому больше службы служить. А что, ежели он и до воскресения не возвернется? Где это видано, чтобы в воскресный день во храме Господа не почтили?

      – Исчез, говоришь? А когда об этом узнали?

      – Вчера не служили… И тот день не служили – стало быть, в тот раз.

      Миллер задумался. Он догадывался, что исчез еще и кое-кто другой.

      – Страшные дела творятся, Лександр Степаныч. У господина Романова вот дите тоже пропало. Вчерась я слышала, шедши мимо управы. А и каты те, беглые, грят, в лесах за околицей укрылись. А еще, грят, ямщика почтового тигра разорвала!

      – Ты бы слушала все поменьше, Маруся… Люди многое говорят, а у страха глаза велики, – успокоительно предложил Миллер.

      Прислуга указала на руку Миллера, затянутую покрасневшим куском фланели.

      – Поранились, Лександр Степаныч? Может, мне сходить за фельдшером в управу? Дохтор-то опять запил.

      – Не стоит. Я, пожалуй, сам выйду.

      – В контору-то? Да лучше бы дома оставались, в экую-то пургу. Вас там совсем заметет, пока дойдете. Говорю же: прогневили мы господа.

      – Нет, Маруся, не туда… Послушай-ка. Когда я выйду, то ты запри все засовы. А я велю Матвею, чтобы и снаружи дверь подпер.

      Девушка посмотрела с пониманием.

      – Конечно, как изволите, Лександр Степаныч.

      ***

      Романов скручивал листы плотной бумаги в трубки и поочередно укладывал в основательный кожаный портфель. Он явно намеревался, несмотря ни на что, отправиться в контору.

      – Не оставляй меня вновь! Не сегодня! – Елизавета схватила мужа за руку. В голосе слышались знакомые