Хорнблауэр и «Атропа». Сесил Форестер

сэр, – отвечал рулевой. – Не впервой вам. А с коняшками я управлюсь. Плевать, что у меня эта штуковина железная.

      Он посмотрел на стальной крюк, заменявший отсутствующую руку.

      – Очень хорошо, – сказал Хорнблауэр.

      – Я так благодарен вам, сэр, – сказал рулевой и в подтверждение своей искренности прибавил несколько непечатных слов. – У меня на это плаванье контракт – два ящика чая, первый китайский урожай. Вы спасли мне несколько фунтов, сэр, и мое доброе имя. Я вам благодарен, как…

      И он добавил еще несколько ругательств, долженствующих засвидетельствовать его искренность.

      – Хорошо, – сказал Хорнблауэр, – чем раньше мы тронемся, тем раньше будем на месте. Как вас зовут?

      – Дженкинс, сэр. Том Дженкинс, рулевой – теперь форейтор. – Он потянул себя за вихор. – Грот-марсовый на «Превосходном», капитан Китс, сэр.

      – Очень хорошо, Дженкинс. Тронулись.

      Конюх принялся запрягать. Пока Дженкинс разматывал носовой швартов, Хорнблауэр отвязал кормовой и стоял наготове, оставив на тумбе лишь один оборот. Дженкинс неуклюже взобрался в седло и намотал поводья на крюк.

      – Горацио! – воскликнула Мария. – О чем ты думаешь?!

      – Я думаю, как нам быстрее добраться до Лондона, дорогая, – ответил Хорнблауэр.

      Тут щелкнул бич, и буксирные тросы натянулись.

      Хорнблауэру пришлось с тросом в руке прыгать на корму и хвататься за румпель. Если Мария и продолжала ворчать, он ее уже не слышал. Удивительно, как быстро «Королева Шарлотта» набирает скорость. Лошади перешли на рысь, под носом баржи запенился бурун. Теперь лошади скакали легким галопом, и скорость казалась просто фантастической. Разгоряченному воображению Хорнблауэра чудилось, будто теперь, когда он у руля, судно мчится гораздо быстрее, чем прежде, когда он был всего лишь беззаботным пассажиром. Берега проносились мимо. К счастью, в верховьях глубоко врезанный канал шел поначалу почти прямо. Два буксирных конца, привязанных к носу и к корме, удерживали баржу параллельно берегу. Хорнблауэру с его математическим складом ума нравилось это разумное приложение сил, однако, осторожно двинув румпель, он почувствовал, что ощущение несколько необычное. Он с тревогой глядел на приближающийся поворот, поминутно переводил взгляд с одного берега на другой, желая убедиться, что держится середины канала. А почти сразу за поворотом мост – еще один чертов мост, построенный для экономии. Бечевник исчезал под аркой, и середину быстро суживающегося канала трудно было различить. Мария явно что-то говорила, маленький Горацио отчаянно вопил, но Хорнблауэру было не до них. Он повернул руль и вписался в поворот. Копыта передней лошади уже стучали по брусчатке. Господи! Он взял слишком круто. Дернул в другую сторону. Опять слишком круто! Повернул румпель обратно и выровнял судно как раз в ту минуту, когда оно уже входило в узкое место. Баржа развернулась, даже быстрее, чем нужно – корма с грохотом ударилась о кирпичную облицовку канала. Однако вдоль борта были положены толстые канаты – очевидно, именно на такой случай, –