Коронка в пиках до валета. Василий Новодворский

что ж теперь делать?

      – А вот что делать, – сказал Кузьмич. – По справкам, люди они душевные. Коли хотите спокойно свои деньги получить, сколько там вам назначено, сидите спокойно, молчком, будто ничего не знаете. А коли узнать что хотите – может, они и знают, – то ехать надо для разговоров обязательно. Хотите, и я с вами поеду?.. От меня не отвертятся! Потому я сам крючковат. Так прямо в лоб им и вдарить. Авось что и узнаем. А вообче ехать вам одной не годится, потому здесь как хотите, а, – Кузьмич понизил голос, – уголовщиной пахнет. Носом чую, – добавил он и так при этом носом дернул, что Марфа Петровна даже вздрогнула.

      …В ближайшее же воскресенье Марфа Петровна и Кузьмич стояли у дверей, на которых сверкала медная дощечка с надписью: «Анатолий Павлович Неведомский».

      Кузьмич решительно дернул ручку звонка. Камердинер раскрыл дверь.

      – Валентину Ивановну Неведомскую надобно видеть, – сказал важно Кузьмич.

      Он на этот торжественный случай даже у Петра Петровича его новый вицмундир выпросил, в бане помылся, побрился – словом, вид имел авантажный.

      – По какому делу? – сухо спросил камердинер. – Ежели по бедности…

      – По делу личному и не терпящему отлагательства, – продолжал свою линию Кузьмич.

      – Как доложить? – спросил камердинер.

      – Доложите: Аким Кузьмич Дерунов… со сродственницей. Так и скажите: Дерунов, мол.

      Камердинер не ввел их в переднюю. Дверь перед носом захлопнул.

      – Он? – спросил Кузьмич.

      – Он самый, – заговорила Марфа Петровна. – И рост, и баки, и голос…

      Камердинер открыл двери и ввел молча Марфу Петровну и Кузьмича в переднюю. Хотел Марфе Петровне помочь салоп снять, да она законфузилась, не далась – сама из салопа вылезла, сама и на вешалку повесила…

      Вошли в гостиную. Не очень чтоб большая комната была, однако убрана великолепно. Мебель мягкая. Ковры на полу… На стенах картины. Вазы в углах наставлены китайские.

      Сидит Марфа Петровна еле жива, на самом кончике кресла. А Кузьмич даже развалился этак вальяжно. Храбрость напускает.

      Вошла седая дама, вся в черном, бледная; грустно так на вошедших посмотрела и спрашивает:

      – Что угодно? Я – Валентина Ивановна Неведомская.

      Кузьмич подскочил и рекомендуется:

      – Дерунов Аким Кузьмич, а это – сродственница моя, госпожа Мишурина. Вашего покойного супруга штурмана, без вести пропавшего, супруга… – Говорит, а сам глазами хозяйку ест.

      Как только дама фамилию Мишуриной услыхала, сразу в лице переменилась и даже обе руки вперед протянула, будто для самозащиты. Потом собой овладела, лицо приветливое сделала и даже улыбнулась будто.

      – Чем могу вам служить? – спрашивает.

      – Ну, Марфа Петровна, расскажите, в чем наше дело, – говорит Кузьмич.

      – Дело наше в том, – говорит Марфа Петровна, – что я от вас, сударыня, недавно сундучок получила моего мужа…

      Хозяйка опять смутилась и даже перебила Марфу Петровну:

      – Позвольте!.. При