Коронка в пиках до валета. Василий Новодворский

Агат Кожебякина оказалась без кавалера. Брат ее, заметив, что она сидит, надувшись, подлетел к ней и заговорил с ней «по-французски», озираясь победоносно на Вадима.

      – Ma сер!

      – Ke? – бросила она недовольно, обмахиваясь веером.

      – Пуркуа нон дансе?

      – Кавалер нон вуле, – отвечала вызывающе мамзель Агат, передернув сухими плечами.

      Сказала нарочито громко и кинула «гнусный» взгляд на Вадима, который стоял около протоиерея и покорно слушал тягучую, но, по мнению попа, весьма для молодых людей назидательную речь. Князь поймал красноречивый взгляд тоскующей Агаты и протанцевал с ней кадриль, не имея даже визави.

      Но душой вечера был Жан Кожебякин. Развязность его – результат публичного воспитания в «Шато де Флер» – довела его до самых рискованных фокусов ногами, или, как он сам называл эти фокусы, «кренделей». Девицы хихикали, повизгивали, когда его длинные ноги, облаченные в клетчатые брюки, взлетали вверх. Молодые чиновники ржали и аплодировали. Вадим хохотал и искренне веселился. Илья хмурился и в то же время не мог сдержать улыбки. Петр Петрович Козырев, начальник Кожебякина, хотя и восхищался ловкостью подчиненного, но в то же время явно беспокоился и говорил протоиерею:

      – Того и гляди, брюки лопнут.

      На что протоиерей отвечал успокоительно:

      – Господь милостив, авось выдержат!

      Восхищенная успехами брата, который в этот день, можно сказать, превзошел самого себя, Агат обратилась к Вадиму, указывая на брата:

      – Биен дансе?

      И Вадим, стараясь соблюсти гаванский прононс, отвечал:

      – Тре бьен.

      – Э же? – спросила она кокетливо.

      – Осей, – отвечал Вадим.

      После танцев был ужин. И здесь, за столом, Жан Кожебякин завладел общим вниманием: девицам направо и налево говорил комплименты, угощал Петра Петровича и старых дам, рассказывал анекдоты, произносил спичи один остроумнее другого. Очаровал всех. Затмил князя. Под конец ужина предался детским воспоминаниям, рассказал, как под предводительством Ильи «делавары» украли у купавшихся «сиуксов» лодку и штаны. При слове «штаны» Ульяна Петровна зашипела и стала рассказчику глазами показывать на барышень, но Кожебякин несся уже дальше – повествовал о своем носе, разбитом в бою. Кончил свои воспоминания он патетическим обращением к Илье:

      – Где же ваши «делавары», Илья Андреевич? Все на дно спустились, да там и пребывают! А мы, «сиуксы», – он сделал красивое движение рукой от своей груди к двум другим чиновникам, – мы, «сиуксы», в люди вышли.

      После ужина сплясали еще польку-трамблян под аккомпанемент хоровой песни «Что танцуешь, Катенька?» – и разошлись…

      …Светало. И на бледном предутреннем небе уже меркла, склоняясь к горизонту, большая круглая луна. Гости разбрелись. Матери улеглись спать, утомленные суматохой. Илья же, Елена и Вадим долго еще сидели на скамеечке у ворот дома. Сидели до тех пор, пока розовым золотом не покрылась бледная лазурь неба. Они говорили о том, что ждет их в жизни. Для Ильи и Елены все было ясно: свадьба и служба на Дальнем Востоке, у берегов Камчатки и Аляски.