Дикая жизнь. Фиона Вуд

разве в то время качество пищевых продуктов не проверяли? Неужели нет?

      Вид у Холли становится скептическим. Бутеры подрумянились и превратились в нечто волшебное под шкворчащей сырной корочкой. Райское удовольствие!

      – Угощайся, – приглашает она с мрачным кивком, пока я вынимаю их. – Может, нам вообще придется только ими одними и питаться.

      Холли с чего-то взяла, что повар Присцилла, раньше работавшая в тюрьме (это правда), хотя сама она называет ее «оборудованным по последнему слову техники исправительным заведением для преступников из числа «белых воротничков», вместе со своим дружком Брайаном мухлюют с продуктами, скармливают нам некачественные, а разницу в цене кладут себе в карман. Брайан водит наш лагерный микроавтобус, он бывший заключенный (может, это и неправда, но с виду очень похож).

      Мы зовем их Силли и Брейн – Глупышка и Башковитый. И строим догадки насчет их половой жизни. Вот как мы деградировали в отсутствие телевидения и Фейсбука. Брейна мы доставали вчера всю дорогу до Хартсфилда – хлопали в ладоши и орали песни, когда он отказался включить молодежное радио «Трипл-Джей». И звали его Брейном, а он орал, что он Брайан. БРАЙАН! Мы сделали вид, будто бы притихли, пока кто-то не сказал: «Извини, Брейн».

      – Как думаешь, Бен жалеет, что так вышло? Или просто не вспоминает? – спрашиваю я.

      – Вспоминает. Тебе просто надо остаться с ним наедине.

      На следующий день после ужина Холли подсаживается за столик Бена поболтать. В руках у нее посудное полотенце – знак, что она на дежурстве, и это весь ее вклад в вахту «Камбуз» на сегодня. Я поглядываю на них, стараясь делать это незаметно, и соображаю, годятся ли бумажные салфетки для компоста. Кажется, об этом что-то говорили…

      Майкл приносит тарелку и поворачивается следом за мной, выясняя, куда я смотрю.

      – Она говорит с ним обо мне, – поясняю я, забирая у него тарелку.

      – Никогда не слышал, чтобы она говорила хоть о ком-нибудь, кроме самой себя.

      – До цинизма ты еще не дорос.

      Вернувшись в корпус, Холли отчитывается: Бену я нравлюсь. Она так и пышет волнением. А мне все равно не верится.

      – Что ты ему наговорила, чтобы вытянуть из него такое?

      – Просто сказала: он тебе нравится.

      – Но ведь это значит, что ты буквально вынудила его на ответные чувства.

      – Вынудила – Бена Капальди? Ты серьезно?

      – Я тебе вообще-то не разрешала. Я сама еще не знаю, нравится он мне или нет, – я чищу зубы и от возмущения пачкаю пеной пижамную кофту.

      – Конечно, нравится, – у Холли довольный вид, но тут она замечает, что на нас обратила внимание Лу, до недавнего времени что-то писавшая на кровати. – Чего уставилась?

      – На тебя смотрю.

      – Даже не мечтай.

      – Ты тоже, – говорит Лу. Вид у нее скучающий, а не испуганный и не смущенный.

      – Не обращай внимания, – говорю я ей. – Просто она вот такая.

      Холли третирует всех новеньких, для них у нее действует презумпция неприязни. Пусть сначала докажут, что их есть за что любить. Попрыгают через невидимые обручи.

      – Да,