Полночный прилив. Стивен Эриксон

не считать духа, который теперь постоянно беспокоил его в часы бодрствования.

      Вызванный, потом забытый. Блуждающий, вечно бегущий от солнца, вечно прячущийся.

      – Прекрати, – сказал Удинаас, закрыв глаза.

      – Зачем? Я чую твою кровь, раб. Она стынет. Я знал мир льда. После того как меня убили… да, после. Даже у тьмы есть недостатки, вот меня и похитили. Но я вижу сны.

      – Ты все время это повторяешь. Так следуй за ними, дух, и оставь меня.

      – Я вижу сны, а ты ничего не понимаешь, раб. Приятно мне было служить? Нет. Нет, нет и еще раз нет. Я буду следовать за тобой.

      Удинаас открыл глаза и уставился на полоску тени между двумя валунами, откуда исходил голос. По валунам скакали песчаные блохи.

      – Почему?

      – Почему всегда «почему»? Меня привлекает то, что ты отбрасываешь, раб. Ты сулишь захватывающее путешествие… Тебе снится сад, раб? Я знаю, что снится, я чую. Полумертвый и заброшенный, почему бы нет? Выхода нет. И в моих снах он помогает мне служить. Служит служению. Разве не был я когда-то тисте анди? Был, я знаю. Меня убили и бросили в грязь, пока не пришел лед. Потом, после многих лет, вырвали на свободу, чтобы я служил моим убийцам. Моим хозяевам, чья старательность поколебалась. Пошепчемся о предателях, раб?

      – Будешь торговаться?

      – Раз позвал меня, зови меня Сушеный. Я вижу сны. Дай мне то, что ты отбрасываешь. Дай мне свою тень – и я твой. Буду глазами у тебя за спиной, меня никто больше не увидит и не услышит, только тот, кто угадает и кто силой обладает, но с чего ему догадаться? Ты раб. И пусть раб хорошо себя ведет, пока пора предавать не придет.

      – Я думал, тисте анди должны быть строгими и печальными. И пожалуйста, Сушеный, не надо стихов.

      – Ладно, если отдашь мне тень.

      – А другие духи смогут тебя видеть? У Ханнана Мосага…

      – Этот олух? Я спрячусь в твоей настоящей тени. Спрятанный. Нельзя обнаружить. Видишь, никаких стихов. Мы были сильны в те дни, раб. Солдаты войны, вторжения. Пропитанные холодной кровью к’чейн че’маллей. Нас вел младший сын самой Матери Тьмы. И мы были свидетелями.

      – Чему?

      – Тому, как Кровавый глаз предал нашего вождя. Как вонзил кинжал ему в спину. Я сам пал от меча тисте эдур. Внезапно. Подлое нападение. У нас не было шансов. Ни единого.

      Удинаас скорчил гримасу, глядя, как волны прилива борются с течением реки.

      – Эдур рассказывают другую историю, Сушеный.

      – Так почему я мертв, а они живы? Раз в тот день напали мы?

      – Откуда я знаю? И если хочешь прятаться в моей тени, Сушеный, научись молчать. Пока я с тобой не заговорю. Молчать и наблюдать.

      – Сначала, раб, сделай кое-что для меня.

      Удинаас вздохнул. Большинство благородных эдур были на церемонии погребения убитого рыболова вместе с полудюжиной родственников-бенедов, поскольку они принадлежат к эдур. Меньше дюжины воинов оставалось в здании за спиной Удинааса. Тени-призраки становились смелее в такие моменты, перелетая по земле между домами и по стенам.

      Раньше он недоумевал, почему так. Но если верить Сушеному, то вот и ответ. Это не