Буча. Синдром Корсакова (сборник). Вячеслав Немышев

ушло старое. Той пулей десятой вышибло ему не память, а так словно перевернуло с ног на голову. И не разобраться без литры, как сказал бы старший Болота. Матери Иван не сообщал о своем ранении. Но знал, что должны были ее оповестить. Подумал, что завтра и позвонит сам. Сердце ведь у матери. Жорка… а теперь еще и он. Как бы не случилось дома беды.

      – Знамов!

      Иван вздрогнул от неожиданности.

      – Ты што это удумал? Тебе лежать, постельный режим… только операцию. Ну-ка, быстро в палату!

      Иван неловко обернулся, звездочки цветные брызнули с потолка.

      Лариса рыжая. Глаза в стороны – «плюс-минус»; кудряшки лезут из-под белой накрахмаленной шапочки.

      Он ведь забыл – она дежурила сегодня. Кольнула быстро и убежала. Глаза красные у нее были, как будто зареванные. Иван еще подумал про себя, может, обидел кто: у покоцанных не залежится – цепляют по жизни все, что шевелится.

      – Тебя обидел кто? – а сам придерживается за раковину. Вспомнил, как она ему утку совала, потупил взгляд.

      Переборол смущение, посмотрел на женщину.

      Глаз один у Ларисы выпучился – что у рыбы, а другой закатился под веко.

      Некрасивая.

      Но тут она руки подняла к голове и стала поправлять волосы: кудряшки строптивые прячет под шапочку. И похорошела натурально – повела обтянутым задком, белым халатиком.

      – А ты защитишь? – не строго, но уже игриво спросила она.

      В палате наслушается Иван разговоров про Лорку-медсестру, потом подушку худую мнет, прячется от уличного фонаря и разгоравшегося желания. Да разве ж уснуть молодому после таких фантазий?

      Слыла Лариса женщиной доступной и любвеобильной; не взирая на свою перезрелость, пользовалась она успехом у всех этих хромых, кривых, продырявленных. Госпитальные обитатели перли напролом: ни одной не пропустят, чтоб не облапить голодными взглядами, раздеть бессовестно до волнующих кружев. Но, как известно, чаще рвется там, где тонко, мнется там, где мягко. Мяли Лору в перевязочной, тискали объемные ее формы худосочные жалельщики, а потом хвалились друг дружке: кто там и сколько набросал, да чего нащупал-разглядел впотьмах.

      Рыжая никому не отказывала. Мягкой была женщиной Лора-«плюс-минус».

      Иван, теряясь, стыдясь бессовестных своих мыслей, спросил невпопад:

      – Позвонить надо матери. А то у нее сердце… От тебя можно?

      Иному человеку двух глаз много: вроде зрячий – ни минусов, ни плюсов, а весь мир перед ним, как через тонированные стекла-хамелеоны. Раздражает – притушится свет. Зрячесть его только ему одному и полезна, – видит человек не дальше собственного носа. Большинству так комфортно – зачем забивать голову фонарями с неоном?

      Да еще звук приглушить если!..

      Так долго проживешь счастливо. Так все живут. Прапор одноглазый тоже о комфорте печется. Не позорно так – своя рубаха ближе к телу. А чужое…

      У Ларисы рыжей, может, и красные веки от «чужого» – кто ж знает?

      Иван заметил, как она смотрит рыбьим выпученным. Хотел Иван