Буча. Синдром Корсакова (сборник). Вячеслав Немышев

На глюкозе только мочой исходить. Холодное осталось с ужина.

      Наелся Иван до отвала, так что до тошноты. Затолкал в себя слипшихся макарон, котлетку припеченую с загустевшим жирком.

      За столом игра вовсю. Раскурились – надымили. Вдруг дверь открылась, и вошла в палату медсестра.

      Про рыжую медсестру говорили в госпитале всякое и нехорошее тоже.

      Но «рыжая» гордо заходила в палаты, повиливая обтянутым выпуклым задком, распихивала по луженым глоткам таблетки, ловко колола в худые задницы. На пошлость кривилась снисходительно. Даже дружный похабный гогот не мог смутить ее. Была она некрасива: перезрелая – годам к сорока, как вино в бутылке, что откупорили, но все не допили: вкус уж не тот, и крепость слаба, но аромат еще остался.

      В руках у медсестры поддончик со шприцами. Шагнула. Халатик с коленки. Белая коленка – пухлая, ароматная. Зачесалось у Ивана в ноздре. Народ за столом окурки в банку ныкать.

      – Ну, што, басурмане, опять?.. Все, пишу рапорт на вашу палату. Курить в туалете! Гаворено же, – говор у рыжей южнорусский, мягкий. Но голос строгий. – Прапорщик, ну вы же взрослый человек.

      И тут Иван понял, почему рыжую прозывали между собой «плюс-минус». Косила она одним глазом, да так сильно, что и не разберешь сразу, в какой смотреть. Оттого и казалась она некрасивой, порченой, что ли.

      Прапор обиженно:

      – Я что, воспитатель им? Сколько просил, переведите в офицерскую палату.

      Подобрела рыжая Лариса.

      – Мест нет. Потерпи. Тебе выписываться скоро. Хватит курить! – замахала она свободной рукой, халатик задрался высоко. Из-за стола жадные взгляды щупают голые коленки.

      Не сдержался Иван – чихнул, в затылок торкнуло.

      – Ачхайх-х!

      – О, точно! Я ж говорю, – прапор пересел на свою койку, штаны потянул вниз. – Ну, Ларисочка, колите. Моя жопа ваши руки не забудет никогда-а! – пропел он последнюю фразу. Да не в ноту.

      Гогочут «басурмане».

      Дошла очередь до Ивана. Он к окну отвернулся. Фонарь с улицы плещет по глазам. Зажмурился. Шумит, веселится палата:

      – Лора, е-мое, сегодня больней, чем вчера.

      – А мне понравилось, можна хоть сколька.

      – А погладить?..

      – Описаешься от радости, слюнки подотри.

      Над Иваном звенит-разливается малиновое:

      – Ну, што, Ванюша? Капельницу сняли. Поел? Смотрю, тарелки у тебя. – И снова как во сне: – Стыдный ты наш.

      – Она умеет! – голосят «басурмане».

      – Молчите там, а то завтра скажу старшей, она вам навтыкает. Вот так, Ванечка, р-раз, – шлепок по ягодице, спиртом запахло. Иван вздрогнул. – А и не больно. Чего ты? Все. Герой, а укола боишься.

      Иван, не поворачивая головы, потянулся к трусам, рука его и легла нежданно в теплую ладонь медсестры. Замер Иван. Сжала Лора его руку своей несильно и отпустила. Ивану горячее ударило в пах, потом в грудь. И колокольчики дзинь-дзинь по вискам.

      Нащупал резинку.

      Лежит все так же – носом к окну. Не повернется.

      – Ты только не вставай.