Бунт. Книга II. Владимир Уланов

из мужиков сказал:

      – Да эта баба сама, по согласию, отдалась Леске – за узорочье. А муж ее шум поднял, народ созвал.

      Прислушивался Разин к словам казаков, еще больше проклинал себя за горячность, но что было делать, жалеть поздно…

      Заскрипел мосточек, на атаманов струг зашел Иван Черноярец и, как ни в чем не бывало, сказал:

      – Степан Тимофеевич, большие лодки для катания по Волге готовы. Натянуты разноцветные паруса, приготовлены снедь и вино.

      Атаман поднял голову, непонимающе уставился на Ивана, спросил упавшим голосом:

      – Какие еще катания?

      – Ты же сам с утра распорядился приготовить лодки.

      Степан молчал, не зная, что ответить.

      Тогда Черноярец стал его успокаивать:

      – Не горюй, Тимофеевич, всякое бывает. Не надо бы тебе, атаман, перед казаками-то скисать.

      Разин с надеждой посмотрел на своего есаула, думая про себя: «Хоть он меня не судит!»

      А Черноярец с нетерпением заторопил атамана:

      – Поспешай, Тимофеевич, пошли в лодку, вон она уже у борта твоего струга стоит.

      Атаман неуверенно поднялся, направился к лодке, где уже сидели ближние есаулы, перешептываясь между собой. Последним туда прыгнул Черноярец, и судно медленно отчалило от берега. Казаки выгребали на середину реки. В лодке не было веселья.

      Разин сидел один на носу струга, молчал, хмуро глядя из-под густых бровей на берег, где собирались уже толпы астраханцев.

      А сзади чуткое ухо Степана улавливало негромкие речи его есаулов.

      – Сам тешится с княжной, а нам нельзя!

      – Вожжается с этой басурманкой, а с нами даже чарку выпить не хочет!

      – Ребята, ведь он через нее бабой стал!

      Слушал атаман такие речи своих казаков, и все в нем кипело. Неукротимая натура его искала выхода. Выпив водки, утерев рукой губы, атаман вдруг встал.

      В струге все примолкли, как завороженные, уставились на Разина. Он медленно подошел к борту лодки, затем остановился и печально произнес:

      – Вернул я княжну. Персидские купцы выкуп внесли.

      Кое-кто из ближних есаулов от удивления привстал с места. Кто-то хотел высказаться, но осекся и замолчал.

      Степан смахнул рукой набежавшую слезу, молча сел на край борта лодки, опустил голову.

      Вдруг он выпрямился и крикнул, обращаясь к музыкантам:

      – А ну, братцы, плясовую!

      Грянула плясовая, неистово загремели бубны, им вторили накры.

      – Эй, Еремка, черт, пляши! – крикнул атаман срывающимся голосом и, взяв ендову с вином, выпил до дна, не отрываясь.

      Есаулы молчали, избегая взглянуть в глаза атаману, не знали, как вести себя.

      А Еремка тем временем волчком крутился в пляске, выделывая замысловатые коленца. К нему присоединилось еще несколько есаулов.

      Иван Черноярец, подняв чарку, крикнул:

      – Братцы, пьем за атамана нашего, Степана Тимофеевича!

      Есаулы закричали вразнобой:

      – Любо!

      – За батьку!

      – За