Бунт. Книга II. Владимир Уланов

с вином, подмигнул Степану Разину:

      – За здоровье персидской княжны!

      Степан сменился в лице и промолчал.

      – Что же ты, атаман, не похвалишься своей ясыркой?

      «Пронюхал все-таки и про княжну» – подумал про себя Разин, а Львову ответил:

      – Об этом буду говорить с самим воеводой, – и тут же спросил с любопытством: – А где же сегодня воевода Прозоровский?

      Князь Львов переглянулся с дьяком Игнатием, затем ответил:

      – Иван Семенович сегодня приболел и сам прийти не смог, поэтому все дела с вами поручил вести мне.

      Казаки и астраханское начальство, увлекшись делами, забыли про накрытый стол, к вину никто не притрагивался.

      Наконец, Львов, опять подняв кубок, произнес: – Давайте, все-таки, выпьем по чарке, тогда легче и дело решить, – и первый выпил крепкого вина. Его примеру последовали остальные.

      Иван Черноярец, перекусив после первой чарки и вытерев усы рукавом, заговорил:

      – Наше войско бьет челом перед воеводой Иваном Семеновичем Прозоровским и просит позволить нам послать станицу в Москву, чтобы принести вины казацкие своему великому государю.

      Услышав о станице в Москву, князь Львов поморщился так, будто съел что-то кислое, забарабанил пальцами по столу, заерзал на лавке: по всему было видно, что затея атамана со станицей воеводе не нравится.

      Подумал про себя князь: «Еще воров там, у государя, не хватало». Но делать было нечего, в споры вступать с казаками из-за станицы у воеводы в планы не входило. Он ответил:

      – Что ж, об этом я сообщу Ивану Семеновичу, – и опять подумал: «Пусть едут, а за это атаман может мне посулы хорошие отвалить», – и скосил глаза на два туго набитых сундука, стоящие у двери.

      Перехватив жадный взгляд воеводы, атаман обратился к Черноярцу:

      – Не пора ли нам, Иван, одарить посулами наших астраханских начальников?

      – Пора, Степан Тимофеевич, пора! – и, встав с лавки, заспешил к сундукам.

      Черноярец достал из них дорогие товары, меха, украшения, золотую и серебряную посуду и стал одаривать приказных людей. Те жадными глазами следили за раздачей подарков, завидуя друг другу.

      Князя и дьяка Игнатия Разин одарил сам лично. Два тюка аксамита и зарбафа, горлатную шапку с узорочьями атаман положил перед воеводой и прошептал ему почти на ухо:

      – Сегодня, князь, жду тебя на своем струге. Поговорить надобно.

      Львов даже не подал виду, что слышит шепот атамана. Продолжал внимательно рассматривает узорочье, но в ответ шепнул:

      – Ладно, жди.

      Уловив шепот между князем и атаманом, дьяк Игнатий навострил уши, прислушался, но в это время по знаку Разина перед дьяком поставили золотую и серебряную посуду, положили тюк парчи и камки мисюрской. Дьяк так и впился глазами в подарки, обрадованный, обхватил тюк с парчой дрожащими руками, пощупал товар тонкими, костлявыми пальцами, поросшими рыжими волосами. Алчные глаза Игнатия горели, он с жадностью продолжал глядеть на сундуки.

      Разин снова сделал знак, и казаки поднесли дьяку