Безымянная частота. Сборник. Иван Сергеевич Денисенко

лишь позднее станешь чёрствым, грубым,

      и прежней жизни не увидишь там –

      в той точке, где февраль внезапно замер,

      сражённый насовсем и наповал

      глухой морзянкой из соседних камер,

      чье нахожденье здесь подозревал.

      Вы неподвижны и угрюмы – оба.

      И всё условно – впрочем, как всегда.

      От этого роскошного сугроба –

      ещё чуть-чуть – не будет и следа.

      Но нынче ночь, и марево, и минус,

      и снег искрист, и руку режет наст,

      и каждый дом тепло шумит, как примус,

      приземист, неподвижен, коренаст.

      И ночь, по всем приметам, очень рада –

      всё те же здесь, всё там же, всё о том:

      и ты стоишь у чёрного квадрата,

      и тот, другой, стучится в каждый дом.

      Дома, дарованные мне

      Хоть переездов было – тьма,

      и за привалом шёл привал,

      так странно вновь встречать дома,

      в которых я квартировал.

      Дома с геранью на окне,

      с черновиками там и тут,

      вдруг повстречавшиеся мне,

      на время давшие приют.

      Дома, чьи лампочки желты,

      а через стены льётся речь,

      и все так запросто на ты,

      что плюнь и даже не перечь.

      Дома, где трудно засыпать

      и часто шепчешь: «Сон, ловись»,

      когда к полуночи опять

      струится скрип из половиц.

      Здесь мебель вроде не стара,

      но явно близок юбилей –

      при колебаниях стола

      попробуй кофе не пролей.

      И за окном то белый двор,

      то с крыш струящийся ручей,

      то отравивший всё раствор

      не наступающих ночей.

      Весёлых кошек кутерьма,

      забавный топоток шиншилл…

      Мне странно вновь встречать дома,

      в которых я когда-то жил.

      Их много здесь, и, проходя,

      я всякий раз смотрю в окно,

      как будто в прошлое, хотя

      что было – кануло давно.

      О, этот вечный кавардак,

      вещей и действий чехарда,

      проулки, вымокшие так,

      что не просохнут никогда.

      Здесь пьесы новые теперь,

      играет их другой состав,

      в антракте перечень потерь

      и обретений пролистав.

      А я встречаю вас во сне

      и прохожу, не временя,

      дома, дарованные мне,

      дома, впустившие меня.

      В Старой Ладоге

      Все канули. Должно быть, потому

      мороз такой пронзительный и зоркий

      и в крепости, и в церкви, твоему

      покрову препорученной, Георгий.

      Круговорот старинных дней зачах.

      Вторгаясь в этот замерший порядок,

      нам остаётся спорить о вещах

      (к примеру, о размерах рукояток).

      Нам остаются ветошь и дубьё,

      берестяное слово и надгробье –

      не жизнь, а только отзвуки её,

      безмолвный слепок, робкое подобье.

      Все канули, и сколько ни зови,

      ни хлеба