Двадцатое июля. Станислав Рем

господин фельдмаршал. Но война меня очень сильно изменила. К сожалению, я стал жесток. И потому считаю своим долгом, так как идёт война, отомстить тем людям, которые лишили меня и дома и семьи. Не знаю как кто, а я буду сражаться с англичанами и американцами до победного конца.

      – Но победить могут и янки.

      – В таком случае, погибну я. И не просто погибну, а заберу с собой хотя бы одного американца.

      Роммель продолжать беседу не стал. Следующие десять минут они ехали в полной тишине. Только рёв двигателей, и пыль на дороге.

      Фельдмаршал снял фуражку, вытер потный лоб. В таком свете он увидел адъютанта впервые. Вот тебе и тихоня. А ведь за последние полгода через мальчишку прошло много человек, которые несли отличные от него убеждения. И некоторые из них не боялись при нём открыто высказывать свои мысли. Арестов не было, так что, вполне может быть, Вирмер вёл себя по-джентельменски. А если нет? Если арестов пока не было?

      – Вирмер, скажите, кем вы будете после войны?

      – Наверное, отдам себя в лоно церкви. Впрочем, пока окончательно не решил.

      – Решили стать монахом? Это нечто новенькое.

      – Отец хотел, чтобы его сын стал священником. А я, как видите, выбрал совершенно противоположный путь. О чём сейчас жалею.

      – Жалеете о том, что сражаетесь за родину?

      – Нет. Жалею о том, что плохо слушал своего отца. А он мне говорил: не верь людям. Верь Богу. Люди беспомощны. А Бог всесилен. Люди подвержены слабостям. А Бог нет. Люди изменчивы. А Бог не предаст никогда.

      – Странный у нас с вами происходит разговор. Что вы подразумеваете под тем, будто люди изменчивы?

      – Я подразумеваю предательство.

      – По отношении кого к кому?

      – К примеру, военных к своему долгу, своей родине, рейху!

      – Ну, – протянул фельдмаршал, – по отношении к долгу, родине, я могу понять, но вот рейху… Вы ведь, Вирмер, наверняка, под словом рейх подразумеваете фюрер и партия. Так ведь?

      – Предположим.

      – В таком случае, простите меня за небольшую лекцию, но я ещё не знаю ни одной партии, которая бы смогла пережить родину. А уж тем более человека. В Германии я могу вам назвать десятки партий, которые существовали в двадцатых годах, и имена сотен людей, которые были им беззаветно преданы. И где эти партии сегодня? Где преданные этим партиям люди? Они пропали, канули в лету, оказались поруганными такими же преданными людьми. Предательство… Измена, мой дорогой Вирмер, вещь тонкая. Жена изменяет мужу, а на самом деле она с ним просто не может жить. Вправе ли мы её судить?

      – Это совсем не то…

      – Но корни одни. Впрочем, давайте прекратим этот спор. По крайней мере, отложим его на будущее.

      Адъютант отвернулся к окну.

      Так, – Роммель уже принял решение, – сразу по приезду нужно будет проследить за молодым человеком.

      Офицер, сидящий рядом с шофёром, вскинул руку:

      – А что там впереди летит?

      Водитель оторвал взгляд от дороги:

      – Господи!

      Оунс направил свой самолёт на немецкую автоколонну. Первая бомба накрыла последнюю