Двадцатое июля. Станислав Рем

на голове шляпа, с потёртыми полями, и с небольшой сумкой в руке.

      – Простите, господин солдат, у вас не найдётся несколько монет для моей жены Берты. Она очень больна.

      Курков хотел, было вскочить, сказать, что он рад встрече, но старик перебил его:

      – Засуньте руку в карман, делайте вид, будто ищете деньги. За вами следят. Не гестапо: очень не профессионально. Скорее всего, ваш сослуживец. Наклоните голову и скажите, где вы служите?

      Курков выполнил указание:

      – У Скорцени.

      – Дайте мне деньги. Мы вас найдём. Спасибо, господин солдат.

      Старик, откланявшись, шаркающей походкой направился к следующей скамейке.

      – Стоять! – тут же услышал Курков, – Старик, это тебя касается.

      Шталь выскочил из кабины армейского грузовика, на который до тех пор Курков даже не обратил внимания, догнал мужчину и, схватив того за руку, развернул к себе:

      – Я сказал: стоять! Показывай, что у тебя в руке.

      Связной недоумённо развернул ладонь:

      – Господин офицер, мне только что дали два пфеннига. Господин офицер, у меня больная жена, наш дом разрушен. Мы вынуждены жить у сестры жены. Я профессор Штельцер, Теодор Штельцер. Вы, конечно, не слышали обо мне, но среди ботаников меня хорошо знают. Если нельзя, то я верну деньги господину солдату, я ведь не знал…

      – Пошёл вон. – Шталь откинул руку старика.

      – Простите, но я вас не понимаю. Вы остановили меня…

      – Пошёл вон, я тебе сказал.

      – Но, господин офицер…

      Курков упал на скамейку и зашёлся в хохоте. Вот теперь действительно, нужно было почувствовать себя артистом.

      Шталь наклонился над Курковым:

      – Перестаньте смеяться.

      В ответ он получил новую порцию смеха. Шталь посмотрел в спину удаляющегося старика и, сжав кисть правой руки в кулак, коротким, резким движением ударил Куркова по лицу. Разбитая губа окрасилась кровью.

      – Давненько я в морду не получал. – Курков сплюнул на землю, – Только слабовато бьёте, господин капитан. Губу вот разбили, а зубы целы. Не так надо бить…

      Удар кованого армейского сапога пришёлся под правое колено. Шталь охнул и упал на песчаную дорожку. Курков наклонился к нему и произнёс на русском языке:

      – Руки о тебя пачкать не хочется, гнида.

      И нанёс удар ногой в туловище офицера. Немец охнул и свернулся от боли калачиком. Сергей посмотрел по сторонам.

      Старика ушёл. Более до них, казалось, никому не было дела.

      Вот и свиделись. – подумал Курков, сплюнув в сторону Шталя. – Теперь осталось ждать. Раз сказали, что найдут, значит найдут.

      Даже не бросив взгляда на стонущего капитана, он пошёл в противоположную сторону, к автобусной остановке.

      Проезжая улицами Берлина, в окне общественного транспорта Курков видел, как берлинцы пытались хоть как-то привести свой город в порядок. Старики, женщины и дети убирали с проезжей части улицы и с тротуаров обломки бетонных плит, кирпича, камни, битое стекло, обгоревшее дерево – следы недавнего авианалёта.

      Прямо,