Вельяминовы. Время бури. Часть вторая. Том второй. Нелли Шульман

не мог поверить, что еврей, коллега, способен… – отвернувшись, Гольдберг чиркнул спичкой:

      – Мне очень, очень жаль. Ваши родители… – он курил, глядя в сторону, – спасли меня, мадам Кардозо… – Элиза, легонько, коснулась его руки:

      – Простите меня. И не будем больше об этом, пожалуйста.

      Элиза натерла остатки сыра, на чугунную сковородку:

      – И не говорили. Правильно, что подобное вспоминать, все в прошлом… – сыр плавился. Она зевнула:

      – Хорошо, что я тоже поспала. Как тогда, у ручья… – она помнила свой задыхающийся шепот:

      – Я не знаю, не знаю, что со мной. Нельзя, я не могу… – корзинка выпала из рук, желуди посыпались на мягкую, покрытую мхом землю:

      – Это я не могу… – Эмиль целовал ее, – я с лета о тебе думаю. Каждый день, Элиза, каждый день. Ночью работаю, а днем думаю… – они проспали, обнявшись, под его курткой, несколько часов. Журчал ручей, в кронах деревьев перекликались птицы.

      Элиза дремала, ловя его ласковый голос:

      – Я всегда буду думать о тебе, всегда. Пока я жив… – она стояла у плиты в одной накинутой на плечи блузке. Теплые руки обняли ее, сзади:

      – Я проснулся от голода… – он поцеловал маленькое ухо, – я всю неделю жду твоих блинов. Мы с ребятами все за несколько минут съедаем… – Элиза готовила ему пакет, с домашними блинами, или оладьями. Эмиль усмехался:

      – Нас в шахте пять десятков человек. Каждый получает, понемногу… – вынув из ее рук лопаточку, он отставил сковородку:

      – Все потом… – Элиза закрыла глаза, оказавшись на кухонном столе:

      – Я и не знала, что так можно. Тогда, в первый раз, я боялась, что он останется недовольным… – муж всегда выговаривал ей, если, приезжая из путешествия, заставал Элизу, как он выражался, неухоженной:

      – Женщина обязана быть привлекательной для мужа, – наставительно говорил профессор Кардозо, – я много раз указывал на то, что мне нравится… – когда Элиза, робко, попыталась что-то сказать, Гольдберг удивился:

      – Я тебя люблю… – он обнимал Элизу, – как мне может что-то не нравиться? Я вообще о таком не думаю, а думаю о том, чтобы тебе стало хорошо… – блузка соскользнула с плеч. Элиза закусила губу:

      – Иди, иди ко мне, милый… – за окном почти стемнело.

      Эмиль подогрел ей тосты, сварил кофе, и взбил молоко, в пышную пену. Он всегда уходил раньше. Оставаться на квартире, во время сеанса связи, было непредусмотрительно. После передачи Элиза убирала рацию под половицы, и уезжала в Мон-Сен-Мартен, последним дизелем.

      Эмиль поцеловал ее:

      – У тебя молоко на носу. Ешь, пожалуйста, не подсовывай мне гренки. Я хорошо питаюсь… – Элиза, все равно, положила в его портфель пакет с блинами. Женщина улыбнулась:

      – Великий пост той неделей начинается. Я детям хворост сделаю, оладьи, с шоколадным соусом… – она кивнула на чашку:

      – Я помню такой кофе, с довоенных времен, когда мы в Италию ездили… – удерживая