Вельяминовы. Время бури. Часть вторая. Том второй. Нелли Шульман

нужна твердая рука, они все в душе рабы. И они мягкие люди, без еврейского упрямства… – подумав, что Муха стал бы отличным кандидатом, в подобное формирование, Максимилиан махнул рукой: «Где его сейчас искать, Муху? Но мы отлично обвели его вокруг пальца. Его, Сталина, все СССР».

      Европейские коллаборационисты вели себя примерно, впрочем, вишистское правительство было обречено:

      – Прикроем лавочку… – потушив сигарету, он взял папку с рисунком, – через юг Франции течет поток евреев, а они ничего не могут сделать. То есть не хотят, – женщина стояла в тазу. Он полюбовался хрупкой шеей, выступающими ключицами:

      – Я тебя найду, – пообещал Макс, – найду, моя драгоценная, живой, или мертвой… – в архивах, оберштурмбанфюреру не удалось отыскать никаких данных о предполагаемой модели Ван Эйка. Макс, особо, и не надеялся на удачу, прошло пять сотен лет. Ему просто нравилось бродить по каменным улочкам города, по безлюдной площади, у ратуши, слушая звук своих шагов. Оберштурмбанфюрер вспоминал автопортрет Ван Эйка, в красном тюрбане, виденный в Национальной Галерее, в Лондоне. Художник пристально, внимательно смотрел с картины. Макс разглядывал игру складок, на тяжелой ткани, легкие морщины, под темными глазами:

      – Кого ты рисовал… – напоследок, проведя рукой по плечу женщины на рисунке, он даже вздрогнул. Максу показалось, что 1103 рядом с ним.

      Вчера он постоял у Мадонны Микеланджело, в соборе Нотр-Дам. Статую собирались отвезти в замок Нойшванштайн, в Баварии, где собирали шедевры, для музея фюрера. «Астроном» Вермеера, из коллекции Ротшильдов, уже находился в залах Нойшванштайна. В будущем туда отправляли панели Янтарной комнаты. Пока драгоценность хранили в Кенигсберге.

      После Ленинграда, Макс остановился в Белоруссии. В Минске он участвовал в одной из акций, за городом, в новом концентрационном лагере. Оберштурмбанфюрер привез для домашней галереи отличный, древний крест, кипарисового дерева, с золотом и драгоценными камнями.

      – Какая – то местная святыня… – Макс зевнул, – как рака святой Урсулы, здесь, в Брюгге… – рака, работы Ганса Мемлинга, пока стояла, волшебной, золоченой игрушкой в часовне при госпитале Иоанна Крестителя. Реликвия тоже попала в список кандидатов на поездку в Линц. Убрав рисунок, Максимилиан взял с деревянных половиц неприметную папку. В начале декабря фюрер подписал распоряжение «Nacht Und Nebel».

      – Все партизаны, – пробормотал Макс, – все Монахи, Маляры, и так далее, больше не существуют… – директива предписывала похищение лидеров подполья, и отправку их в Германию. Людей лишали имен, оставляя только номера и пометку «NN». Коменданты концентрационных лагерей получили приказ, не держать никого из подобных заключенных в живых.

      – Никто не узнает, как их звали, – Макс, легко, поднялся, – сдохнут без имени, сгорят, унесутся в трубу крематория… – вчера он гулял по городу в штатском костюме. Зная о местных бандитах, Макс был осторожен. Он совершенно