Свои люди (сборник). Анна Сохрина

своей комнате на плюшевой кушетке. Нос у неё покраснел и распух от слёз, на щеке глубокая царапина, коленка обмотана толстым слоем бинта.

      – Да не реви ты, – утешаю я. – Подумаешь!

      – Ну да, – всхлипывает Ленка. – Это для тебя подумаешь. Он же всё видел!

      – Да что он видел? – говорю я. – Ну, ноги твои видел…

      Ленка вытягивает губы в трубочку и ревёт ещё безутешнее.

      – Да ты что? – продолжаю я свои увещевания. – Ну, были бы ноги у тебя какие-нибудь кривые или волосатые, тогда ясно. А так что? Хорошие ноги. Длинные.

      Ленка вытягивает ноги и начинает их придирчиво осматривать.

      – Думаешь? – спрашивает она с надеждой и перестаёт всхлипывать.

      – Конечно, отличные ноги. Блеск!

      – Тогда почему он так хохотал?

      – Это от восторга.

      Ленка сидит неподвижно и думает над моими словами.

      – Никакая она не графиня вовсе, – говорит мне по телефону Казанцев. – Она музыкантша. В консерватории преподавала, а сейчас на пенсии. Портрет Блока ей один знакомый художник подарил. Она сама мне сказала. Художник Блока хорошо знал, дружил с ним…

      – Ленка! – кричу я в комнату. – Художник с Блоком дружил! С живым Блоком, представляешь? Мне Казанцев сказал.

      – А обо мне он ничего не сказал?

      – Ничего.

      – Совсем ничего?

      – Совсем, – говорю я упавшим голосом.

      – Ну и наплевать мне на ваших с ним художников! – кричит Ленка, и лицо у неё становится некрасивым и злым. – Знать никого не хочу! И тебя тоже! Что ты ко мне пристала?

      Я стою, прислонившись к косяку двери, смотрю на её красное, залитое слезами лицо и молчу. Мне Ленку жалко.

      …Проходит время. И на поэтическом клубном вечере среди других выступает Ленка. Она появляется на сцене в короткой юбочке и белой кофте с отложным воротником. Густые волосы распущены по плечам и отливают в луче света перламутром. Блестят глаза, порозовели щёки. Она читает тонким, нежно дрожащим голосом: «Нас потянуло на романтику, На незнакомые слова. Нас потянуло на ромашки, А вдоль дороги лишь трава…»

      1985

      Такая долгая жизнь

      Июнь выдался на редкость знойным. На улице плавится асфальт, и женские каблуки оставляют в нём круглые глубокие вмятины. Сверху кажется, что тротуар сплошь покрыт оспинами. У автоматов с газировкой очереди. В городском транспорте все стараются сесть на теневую сторону. Жара.

      Мы стоим в прохладном вестибюле школы, около сваленных в кучу рюкзаков. Занятия окончены, табели с оценками – на руках, впереди три месяца последних летних каникул.

      – Все в сборе? – оглядывает нас учитель физкультуры Николай Николаевич.

      – Все! – нетерпеливо галдим мы.

      Николай Николаевич, или сокращенно Кол Колыч, молод – всего два года назад закончил педагогический; сухощав, белобрыс и щедро покрыт веснушками, за что имеет вторую кличку – Рыжий. Ему поручено отвезти нас на туристский слёт школ района.

      Мимо, постукивая острыми каблучками, идёт наша англичанка.

      – З-з-драст,