Свои люди (сборник). Анна Сохрина

гладкая поверхность озера, как вызывающе стройны корабельные сосны невдалеке и как величественно выглядят на их фоне старые гранитные валуны в неровных родинках лишайника.

      Мы стояли на вершине песчаного холма, и целый мир простирался перед нами. И в этом мире можно было совершить всё. Добиться исполнения всех желаний, выбрать самого достойного любимого, лучшую из всех профессий, вырастить красивых и талантливых детей, надеть самые модные платья… Этот мир был длиною в нашу ещё не прожитую жизнь.

      Мир, простирающийся перед нами, был полон надежд.

      Мы молчали и впитывали в себя этот тихий белый июньский вечер.

      – Айда вниз! – крикнула Морковка и первая понеслась по обрыву, хохоча и падая, катясь кубарем по мягким песчаным бокам карьера. Мы бежали вниз, крича, смеясь и падая с головокружительной высоты.

      – Э-ге-гей! – кричала я, запрокинув голову так, что надо мной повисал весь голубой свод неба.

      – Э-ге-ге-гей!!! – отвечало мне эхо, многократно усиленное и разноголосое.

      – Мир прекрасен! – продолжала я.

      – Мы будем счастливы!!! – вторила Морковка.

      – Мир пре-кра-сен! – поддакивало эхо. – Вы будете сча-стли-вы-ы-ы!..

      Затем мы, обнявшись, шли по шоссе, и молодые шофёры подмигивали нам со своих высоких сидений, предлагая подвезти. Мы улыбались, отрицательно качали головами и шли дальше.

      С краю дороги показалось большое деревянное здание. Мы подошли поближе и сглотнули слюну – здание умопомрачительно пахло молоком. Рядом с нами притормозил грузовик с цистерной, из его кабины выскочил высокий и крепкий мужчина с чёрными усами. Он постучал в окно.

      – Мария, открывай!

      Из окошка выглянуло румяное лицо женщины:

      – Сейчас, сейчас, только молока отолью.

      Женщина вышла и вынесла черноусому большую алюминиевую кружку с молоком.

      – Парное, – сказала она. – Только после вечерней дойки. Пей.

      Мы с Морковкой переглянулись и опять сглотнули слюну.

      Мужчина, не торопясь, достал из-за пазухи холщовый свёрток, развернул его, достал аккуратно нарезанный хлеб, яйцо, сваренное вкрутую, и кусок розовой колбасы. Хлебнув из кружки, он положил кусок розовой колбасы на хлеб, почистил яйцо и стал есть.

      Смотреть на всё это стало выше наших сил. Рот был полон слюной, в животе предательски урчало, и есть хотелось так, как будто нас с Морковкой выпустили с голодного острова, где держали на одной воде не меньше месяца. Первой не выдержала Морковка.

      – Ты как хочешь, а я пойду, попрошу.

      – Неудобно, – я постаралась отвести глаза от куска колбасы, лежавшего на хлебе.

      Морковка крупными шагами направилась к мужчине.

      – Извините, – сказала она. – Но мы не ели с утра. Мы из лагеря.

      Мужчина поднял на Морковку круглые глаза и, перестав жевать, испуганно спросил:

      – Откуда?

      – Из туристского лагеря, – пояснила Морковка. – Есть дадите?

      – Пожалуйста, – смутился мужчина и подвинул нам бутерброд с колбасой.

      Первой