Свои люди (сборник). Анна Сохрина

тут коза, растопырила глаза», – поёт Оленька. Она прыгает на одной ноге и смеётся.

      – Во-во, и я глаза растопырила, вот и осталась у разбитого корыта, – говорит Люська.

      Она моет посуду, склонившись над раковиной. Волосы её растрепались и свешиваются на лоб тёмными, некрасивыми сосульками.

      – У разбитой раковины, – усмехается Рита.

      – Никак водопроводчика не соберусь вызвать, – машет рукой Люська.

      – Мужика в доме нет – одно слово.

      – А у меня есть, а все равно всё обваливается!

      – Дуры мы с тобой, дуры… – глаза у Люськи печальные, глубокие. – Ума нет – в аптеке не купишь.

      На дворе вечер. За окнами темно и холодно. Фонари светятся тусклыми, жёлтыми пятнышками, создают иллюзию тепла и света. Стоит та пора поздней и слякотной осени, один вид которой порождает глухую тоску и безнадёжность.

      Женщины недавно вернулись с работы. Покормили детей ужином, наскоро приготовленным из полуфабрикатов, купленных в обеденный перерыв. Теперь отдыхают, пьют чай из красных в белый горох блюдечек и судачат.

      – Ларку недавно видела. Выглядит! – Люська закатывает глаза, что означает высшую степень восхищения. – У неё одних французских духов дома пять банок. И все разные. – Лицо у Люськи от горячего чая раскраснелось и блестит.

      – И что в Ларке? Тряпки дорогие сними – ни кожи, ни рожи. А вот ведь…

      – Ларка умная, – говорит Рита.

      – Да не умная она, а практичная!

      – Для женщины, считай, это одно и то же.

      – Французских духов хочется! – Люся аккуратно расставляет чашки на полке. – Ужас как! Мои старые уже давно кончились.

      – А мои и не начинались.

      – А хочется…

      В прихожей низким, простуженным голосом звонит телефон. Рита берёт трубку.

      – Ритуль, – говорит Медведев. – Мы тут с Архангельским у прибора засиделись. Сейчас выезжаю.

      Рита молчит.

      – Ну что опять? – с досадой спрашивает Медведев.

      – Ничего, – говорит Рита. – Оленька сильно кашляет, весь вечер бухала, а я её завтра в садик поведу.

      – Возьми больничный, – сердится Медведев.

      – А жить на что?

      – Я у Архангельского десятку займу. До получки.

      – Займи, – вяло говорит Рита и кладёт трубку.

      Она возвращается на кухню.

      – Твой? – поджимает губы Люська. – Он скоро с прибором на работе и спать будет. Что ты с ним видишь?

      – Наверно, ничего, – говорит Рита.

      Вид у неё усталый и подавленный.

      – А Ларка, – продолжает Люська, – в кожаном пальто. Сапожки замшевые на шпильках. Английские, что ли?

      Сама вся ухоженная – волосок к волоску. И французскими духами пахнет. Прямо облако вокруг неё.

      Рита сидит на тонконогой табуретке, широко расставив ноги в стоптанных войлочных шлёпанцах, и медленно слизывает варенье с ложки.

      – Ты на себя в зеркало посмотри. Мымра вылитая! Когда в парикмахерской последний раз была?

      – Давно, – признаётся Рита.

      – Давно… – передразнивает Ритину интонацию Люська. –