Футбол в зрелом возрасте. Леонид Могилев

ты, Коля, намеками да междометиями говоришь?

      – Ты лучше расскажи, пивнушка-то на «Маячке» есть еще?

      – Да нет ничего. Ни одной. Пива везде много, а посидеть негде.

      – А чебуречная на Майорова?

      – Ничего нет. Никель, стекло. И кабаки какие-то ненастоящие. И медведи при входе, в смысле чучела, с подносами и половые в рубахах. Есть, конечно, местечки, а того, что ты в молодости метил, нет. Кончилось.

      – Вот. Поэтому никуда не хочу.

      – А что? Молодость из пивнушек состояла?

      – Да нет. Но как-то они больше запомнились. Я в Киеве училище заканчивал. «ГВФ». Гражданского Воздушного Флота.

      – Был я в Киеве недавно. Там еще хуже.

      – Чем там хуже?

      – Там хохлы.

      – Без комментариев. У тебя планы какие?

      – Нет у меня никаких планов. Денег надо со счета снять. Зарплату свою.

      – Не. С тобой не соскучишься. Так ты сюда за зарплатой приехал?

      – Ну да. Я ехал в офис, а мне донесли, что моя там меня ждет. Замиряться.

      – А у вас что, война?

      – А у тебя как на этом фронте?

      – Я свои войны отломал. Уехала война. А у тебя план хороший. Ты, главное улетать не спеши. Найдем тебе невесту, – уходит он от ответа.

      Леспромхоз

      У нас с шефом свой кругляк есть, по мурманской дороге, в половине дня пути. И карьер есть, и многое другое, помельче. На нашем кругляке я отбывал трудовую повинность, так что и здесь не предполагал каверзы от Ваньки Каина. Кто Ванька и кто я…

      Квартал, где сейчас начинали работать, был вытянутым с севера на юг, в плане километров двенадцать на три. Это я слушал бригадира и смотрел в тот самый план. Лес – ельник полуторастолетний, покрупнее, помельче, но «валом» – годняк. Посреди квартала сохранился давний визир, еще советский. Спустя двадцать лет снова умелые руки дошли. А добрые или нет, время покажет. Тогда отмеряли шнуром, сейчас лазером. Метровый визир шириной в метр зарос кустом и малолеткой. Природа не терпит пустоты.

      Но снова найдена метка на другом конце просеки, в полукилометре, и работяги опять зачищают все, что проросло сквозь время перемен. До квартального просека, до вешки. Есть на участке и модельные деревья, которые шли раньше на экспорт, хотя трудно теперь понять, если все продано, что с ними делать?

      – По другой цене пойдут. Пуля дырочку найдет, – говорит бригадир Емельянов, не старый еще дядя, хотя и со старостью нынче не все понятно. Кирза, ватник, кепарь и сумка полевая. Лет с полста. Бригада помоложе, и с миру по нитке. Других уж нет, а те еще далече.

      – А купец кто?

      – А это вам известней, начальникам.

      – А начальник-то здешний каков? Не балует?

      – Что ж вы меня спрашиваете? Вы уедете, а он останется.

      – Иван-то?

      – Иван Сергеич.

      – Дражайший! Вы мне обязаны ответить. Я генеральный директор. А он по доверенности.

      – Директор тот, кто на месте сидит. Говорит речи, будущее сулит. Приказы пишет. А все беды у нас от того, что сало одни топят, а на допросы другие ходят.

      – Какие допросы?

      – Да