Три дочери Евы. Элиф Шафак

ее сознании образ дряхлого старика, каким она запомнила деда, никак не уживался с образом всемогущего волшебника, способного чудесным образом изменить чью-либо жизнь.

      – Да, – улыбнулась Пери. – Дедушка очень мной гордился.

      – А бабушка? Она тобой не гордилась? – уточнила Дениз, интуитивно почуяв, что в прошлом не все было гладко.

      – Она очень волновалась, что мне будет одиноко в чужой стране. Я ведь уезжала из дома в первый раз в жизни. Любой матери тяжело расставаться со своим ребенком.

      Она тяжело вздохнула и вдруг с удивлением поняла, что сочувствует матери.

      – И когда это было? – продолжала расспрашивать Дениз.

      – Незадолго до одиннадцатого сентября, если это что-нибудь тебе говорит.

      – Разумеется, я знаю, что такое одиннадцатое сентября. Значит, это было до того, как ты встретила папу. – Лицо Дениз просветлело от какого-то внезапного озарения. – Выходит, ты бросила Оксфорд, вернулась в Стамбул, забила на образование, вышла замуж, родила троих детей и стала домохозяйкой. Очень оригинальная карьера! Браво!

      – Я и не претендовала на оригинальность, – вздохнула Пери.

      Пропустив ее слова мимо ушей, Дениз спросила:

      – Так все же почему ты бросила Оксфорд?

      На этот вопрос Пери ответить не могла. Правда была слишком болезненной.

      – Выяснилось, что нагрузка слишком велика для меня: лекции, семинары, экзамены…

      Дениз молчала, но ее взгляд явно выражал недоверие. Впервые в жизни ей пришло в голову, что ее мать, которая дала ей жизнь, день за днем заботилась о ней, удовлетворяя все ее нужды и капризы, когда-то, до рождения детей, была совсем другим человеком. До этого дня мать была для Дениз terra cognita, где каждая рощица, каждый пригорок и каждое тихое озерцо были ей известны. Мысль о том, что на этой земле могут быть неизведанные места, тревожила и раздражала ее.

      – Может, теперь отдашь фотографию? – попросила Пери.

      – Подожди секунду.

      Дениз поднесла фотографию близко к глазам и прищурилась, словно пытаясь обнаружить какой-то секретный шифр. Подчинившись внезапному импульсу, она перевернула снимок и увидела надпись, сделанную размашистым почерком, которому писавший тщетно пытался придать аккуратность.

      Пери от Ширин с сестринской любовью. И помни, Мышка: я больше не могу называть себя ни мужчиной, ни женщиной, ни ангелом, ни даже чистой душой.

      – Кто такая Мышка? – хихикнула Дениз.

      – Так Ширин называла меня.

      – Трудно придумать прозвище, которое подходило бы тебе меньше!

      – Наверное, дело в том, что за прошедшие годы я сильно изменилась, – улыбнулась Пери. – Нам пора идти, детка.

      Вид у Дениз по-прежнему был озадаченный.

      – А это что за бред – «не могу более зваться мужчиной, женщиной, ангелом»… и все такое прочее…

      – Всего лишь строка из одного стихотворения. Солнышко, прошу тебя, отдай мне фотографию.

      Из гостиной доносились оживленные голоса и смех. Кто-то блистал остроумием или, по крайней мере, воображал,