Три дочери Евы. Элиф Шафак

угольками, опалившими ее кожу. Пери, опасаясь, что между родителями вспыхнет очередная ссора, поспешила вмешаться.

      – Что у тебя в чемодане, мама? – спросила она. – Ты нам что-нибудь привезла?

      – Я привезла вам всю Мекку, – последовал ответ.

      Пери и Менсур оживились, лица их просияли, как у детей в ожидании подарков. Один за другим Сельма вынимала из чемодана пакеты и разворачивала их. Финики, мед, мисвак, одеколон, коврики для молитвы, четки, мускус, головные платки и замзам[11] в крошечных бутылочках.

      – Откуда ты знаешь, что это святая вода? – не удержался Менсур. – Кто проверял ее на святость? Может, тебе всучили обычную воду из-под крана.

      Сельма схватила бутылочку, открыла ее и осушила одним глотком:

      – Это чистейший замзам! А вот твоя душа покрыта грязью.

      – Не буду спорить, – пожал плечами Менсур.

      Пери тем временем вынула из чемодана большую коробку:

      – А здесь что, мама?

      В коробке оказались настенные часы в форме мечети, с висячим маятником и минаретами по обеим сторонам. Сельма объяснила, что их можно настроить так, чтобы они отмечали время молитвы в тысяче городов по всему миру. Долго не раздумывая, она повесила часы на гвоздь в гостиной так, чтобы они смотрели в сторону Мекки, и как раз напротив портрета Ататюрка.

      – Мне не нужна мечеть под крышей моего дома, – заявил Менсур.

      – Вот как? Но ведь я живу под одной крышей с неверным, и ничего, – возразила Сельма.

      – Не вводи меня в грех. Если бы ты не купила эти часы, я не стал бы богохульствовать. Убери их немедленно!

      – Не уберу! – взвизгнула Сельма. – Я их выбрала, заплатила за них и тащила всю дорогу со Святой земли. Это притом, что сил у меня после болезни почти не осталось. Не забывай, теперь я хаджи. Прояви хоть какое-то уважение!

      Пери впервые услышала, как мать кричит на отца. В течение многих лет эта женщина выражала свое недовольство либо угрюмым молчанием, либо язвительными, но едва слышными словами. И вот наконец она взорвалась. Часы остались в гостиной, но, по соглашению, не удовлетворившему ни одну из сторон, они не били, указывая время молитвы.

      Остаток дня Менсур провел в глубоком унынии. Вечером на несколько часов отключили электричество. За стол Менсур уселся раньше обычного, как всегда, с бутылкой ракы. С одной стены на него смотрел Ататюрк, на другой тикали часы-мечеть. Переменчивый свет свечи бросал тени на его бледное лицо. Осушив первый стакан ракы, Менсур сказал, что плохо себя чувствует. Он прижал руку к сердцу, словно приветствуя невидимого друга, склонил голову набок и потерял сознание.

      Это был сердечный приступ.

      Пери знала, что до конца дней ей не суждено забыть той жуткой ночи. В оцепенении она смотрела на отца, внезапно превратившегося в безжизненный манекен. Его голова со стуком упала на стол. Соседи, прибежавшие на крики Сельмы, уложили его на диван. Потом приехала «скорая». Менсура положили на носилки, отнесли в машину, которая

11

Святая вода из колодца в Мекке.