Три дочери Евы. Элиф Шафак

вновь станет ее верной спутницей. Есть только один способ отделаться от этого тоскливого компаньона – затеять незаметную для других игру, правила которой ведомы лишь ей одной.

      Пери торопливо побрызгала в лицо водой. Неплохо было бы подправить макияж, но губная помада погибла под каблуком бродяги, а тени для век валялись на земле в темном переулке. Наскоро причесав волосы пальцами, она снова взглянула на свое отражение. Из зеркала на нее смотрело бледное лицо, испуганные глаза по-прежнему выдавали душевное смятение. Пери открыла дверь и с удивлением увидела дочь.

      – Папа волнуется. Спрашивает, где ты.

      – Мне нужно было привести себя в порядок. А что ты ему сказала?

      – Ничего, – пожала плечами Дениз.

      – Спасибо, солнышко. Идем к папе.

      – Подожди. Ты забыла это, – сказала Дениз, протягивая руку. Пери сразу поняла, что дочь держит тот самый поляроидный снимок, который она тщетно искала после сегодняшней стычки. Должно быть, Дениз заметила его первой и сунула в карман. – А почему я никогда не видела этой фотки раньше? – требовательно спросила дочь.

      На снимке были четверо. Профессор и три его студентки. Счастливые, полные наивных надежд изменить мир к лучшему и пребывающие в блаженном неведении о том, что их ждет в будущем. Пери прекрасно помнила день, когда была сделана эта фотография. Такой холодной зимы Оксфорд не знал несколько десятилетий. Высокие сугробы, пронизывающий холод по утрам, замерзшие трубы. И пьянящее чувство влюбленности, переполняющее все ее существо. Ни до, ни после она не ощущала так остро, что живет в полную силу.

      – Кто эти люди, мама?

      – Это старая фотография, – невозмутимо и равнодушно, слишком равнодушно, произнесла Пери.

      – Почему ты носишь ее в бумажнике? Рядом с фотографиями своих детей? – не унималась Дениз. В глазах ее светилось любопытство и недоверие. – Ты не сказала, кто они.

      Пери указала на девушку в ярко-красном платке, завязанном на манер тюрбана, с густо подведенными светло-карими глазами.

      – Это Мона. Наполовину американка, наполовину египтянка. – (Дениз, не произнося ни слова, сосредоточенно разглядывала фотографию.) – А это Ширин, – продолжала Пери, указывая на девушку с пышными черными волосами, ярким макияжем и в кожаных сапожках на высоченных каблуках. – Ее семья из Ирана, но они столько раз переезжали с места на место, что она уже не знала, какую страну считать родной.

      – Как ты с ними познакомилась?

      Пери ответила не сразу:

      – Это мои университетские подруги. Мы учились в одном колледже, жили в одном доме. Ходили на один семинар, правда, в разное время.

      – И о чем семинар?

      Пери слегка улыбнулась, взгляд ее на мгновение подернулся дымкой воспоминаний.

      – Ну, как тебе сказать… в общем, о Боге.

      – Вау! – протянула Дениз.

      Так она обычно восклицала, когда предмет разговора ее совершенно не интересовал. Палец дочери указал на высокого мужчину в центре маленькой группы. Его