Царь-Север. Николай Гайдук

далеко не убежишь – за десять, ну, от силы, за двадцать километров от города. Конечно, это хорошо, но не «фонтан». Храбореев деньжат подкопил, мотонарты купил. (Слово «снегоход» тогда ещё не выдумали). Он купил «Амурца» – самую по тем годам расхожую модель. Это был такой циклоп – с одною фарой, с туповатой мордой, на двух голенастых, вперёд выступающих лыжах. Теперь этот «Амурец» – как ископаемый мамонт – где-нибудь в музее под стеклом стоит, вызывая улыбки и ухмылки посетителей, а тогда…

      Тогда ему с «Амурцем» жить стало веселее и свободней. Храбореев брал отгулы и на недельку пропадал в голубовато-сизой заманчивой дали, где проступали горы, словно призраки, парящие по-над землёй. Ему всё больше нравилось уединение. Всё внимательней и зорче становились у него глаза – хотелось присмотреться к великому и пёстрому миру. Тишину всей душою хотелось послушать – это очень редкое хотение для современных людей, полюбивших окружать себя шумом, гамом и треском, который заглушает всё очарование природы.

      Однажды Северьяныч возвращался в город и по дороге встретил своих знакомых – с медного завода. Мужики тоже были на мотонартах – с прицепом, который накрыт брезентом и перевязан верёвками. Среди знакомых оказался лобастый рыжий парень – Меднолобый, так его Храбореев прозвал. Меднолобый непонятно за что невзлюбил Северьяныча, подкалывал нередко, ехидничал по поводу и без.

      Они постояли на «перекрестке» двух дорог, протоптанных мотонартами. Покурили. От красных камней, выступающих из-под снега на обочине, пар валил как от кусков сырого мяса.

      Анатолий Силычев, старший среди мужиков, сказал, сдвигая шапку на затылок:

      – Припекает! Будто в плавильном цеху!

      – Припекает, – с улыбкой согласился Храбореев. – Особенно вчера так припекло – едва не околел!

      – Это где же?

      – А тут, за перевалом, в избе заночевал.

      – Ну-у! – поддержали мужики. – Там изба такая – решето, а не изба… А там клевало?

      – Не так, чтобы очень. А вы? – Храбореев глазами показал на прицеп. – Я смотрю, нагрузились?

      – Ерунда. Дрова с собой возили, да так… по мелочам…

      – Ну, ладно, – сказал Северьяныч, бросая окурок. – Пора.

      – Ты всё время один, – заметил Анатолий Силычев. – Не боишься?

      – А что? – Северьяныч улыбался. – Медведь шалит?

      Медный лоб возьми да брякни:

      – Медведь-то ещё спит. А медвежонок балует.

      – Медвежонок? – Северьяныч напрягся, глядя вдаль.

      Медный Лоб, как видно, знал, что говорил; не просто так буровил.

      – Ну, да, – продолжал он, сплюнув на чистый снег. – Белый такой медвежонок. С левым надорванным ухом. Я на прошлой неделе в тундру пошел…

      Силычев небрежно перебил меднолобого:

      – Ты на прошлой неделе пил, как собака, так что не надо «ля-ля»… – Он сурово посмотрел на Храбореева. – А ты, Северьяныч, смотри, осторожней… Медведь – это само собой. Весна. Но дело не только в этом. Ты же один всё время.

      – Да я привык.

      – Привык –