Из тупика. Том 1. Валентин Пикуль

даровых абсентов, но зато шатались от наплыва программ и зазываний.

      Иной час нарывались на оборонца, который, восхваляя матросскую доблесть, поднимал бокал:

      – Война до победного конца! За Босфор и Дарданеллы!

      Он, дурак, не понимал, что эти люди недавно вернулись из-под Дарданелл, и тогда они отворачивались грубо:

      – Ты, видать, куманек, Дарданеллы эти самые в книжке у себя дома выглядел. А сколько там наших в парусину зашили…

      Опасались и пораженцев. Многих избили насмерть – люто и зверино, бляхами, по кабакам и тавернам:

      – Рази напрасно кровь проливали? Утрися, лярва…

      Из мусора политических междоусобиц, раздиравших тогда русскую эмиграцию, трудно было извлечь зерно истины. И не всегда умели матросы, надолго оторванные от России, отличить правду притворную от настоящей. Из Парижа они вернулись задумчивые, в некотором смятении.

      «Баковый вестник» на крейсере теперь вовсю «печатал» свежие новости, и частенько слышалось:

      – А Левка-то что сказал? Левка не так говорит… Надобно у Левки про это дело справиться.

      Дошло это и до кают-компании. Иванов-6 как-то спросил:

      – Роман Иванович, мне стало известно, что на борту крейсера появляется некий Левка… Что вы знаете о нем?

      – Я думаю, – ответил Быстроковский, – что с подобным вопросом лучше обратиться к отцу Антонию.

      Аскольдовский поп сказал командиру:

      – Левка от церкви отбился и ходит наши службы послушать. Молится исправно.

      …Заканчивался ужин в палубе комендоров. Еще не убрали столы, как наказанные за драку похватали винтовки в ранцы с песком, поспешили на шкафут. Это наказание было тяжелым не потому, что тяжел сам по себе ранец. Стоять под ружьем матрос имел право только в свободное время. Другие поют и пляшут или дрыхнут, как сурки, а ты стой – дурак дураком, и песок тебя книзу тянет…

      Павлухин вышел на палубу, когда шеренга людей уже выровнялась, вскинув винтовки на плечи. Застыли. Только глаза зыркали по сторонам, тоскливые. Невдалеке прохаживался вахтенный офицер лейтенант Корнилов.

      – Эх, дураки вы, дураки, – пожалел Павлухин наказанных.

      – Гальванер! – окрик Корнилова. – Не разговаривать, а то я тебя сейчас рядом с ними поставлю.

      – Есть! Извините, господин лейтенант.

      Павлухин был четок и подобран. Отличный матрос первой статьи. Карцера он не знал. И никогда не был застигнут «шкурами» курящим в неположенном месте. Павлухин курил всегда возле обреза на баке. Но, если бы начальство оказалось повнимательнее, оно бы заметило, что гальванер курит дважды в сутки (дымок пускает) всегда в одно и то же время. И почему-то всегда застает возле обреза шифровальщика Самокина.

      Вот и сегодня – встретились. Здесь разговора не вышло.

      – Дело, – сказал Самокин, одернув мундир. – Пройдемся, гальванный, тут один кабачок есть… Недалече!

      Тут же, не выходя из гавани, забрели в дешевый матросский кабачок. Рыдала мандолина в руках итальянца,