География одиночного выстрела. Андрей Курков

снова кивнул.

      На прощанье Иса Айсамов поцеловал артиста. За окном купе было еще светло. Иногда вдруг появлялось море, и Марк жадно рассматривал его. Парус, полет чаек, свобода, чужие дальние берега – все эти образы волновали его, делали из него мальчишку.

      Кузьма сидел в клетке и тоже смотрел в окно.

      Когда начало темнеть, Марк включил свет. Решив переодеться и достать бритву и одеколон, он положил чемодан на соседний свободный диванчик, раскрыл его. Укладывал он свои вещи перед самым отъездом, голова еще болела от банкета, и поэтому сейчас приходилось все перекладывать, разыскивая необходимое.

      Ага, вот и пижама! Марк взял ее в руки – показалась непривычно тяжелой. Стал разворачивать ее на весу, и тут полетела на пол, покрытый восточным ковриком, подаренная колбочка с бакинской нефтью.

      Марк замер. Опустил взгляд на пол. Блестели осколки стекла, и ковер на глазах темнел, напитываясь продуктом недр.

      Во рту запершило.

      Кузьма оглянулся, левым глазом посмотрел на хозяина.

      Удушливый тухлый запах нефти стал заполнять купе.

      Марк попробовал открыть окно, но, видно, на зиму ручка для открывания была откручена.

      Кто-то постучал в дверь.

      Испуганный Марк защелкнул замок, потом спросил:

      – Кто?

      – Чай нэсти? – прозвучал мужской голос со знакомым акцентом.

      – Нет! – крикнул Марк. – Я уже сплю!

      – Спакойной ночи! – сказал голос, и тут же, уже тише, прозвучал снова, должно быть у следующей двери: – Чай нэсти?

      – Да, – ответил приятный женский голос. – Один чай и печенье!

      Марк сидел на диване и думал. Думал о том, что его ждут неприятности за порчу ковра, думал о том, что лучше не открывать дверь до самого Киева, что лучше будет сойти на какой-нибудь станции, так, чтоб проводник не увидел. Думал об этом ужасном запахе, в котором придется спать.

      Ночь обещала быть удушливой.

      «Выдержит ли Кузьма?» – нервно подумал Марк, глянув на птицу.

      Глава 17

      Вечерело. На загустевавшей синеве неба проклевывались первые звезды. Приближалась седьмая ночь пути в Новые Палестины, и люди, число которых доходило уже до нескольких сотен, пережидавшие дневной свет в овраге неподалеку от невидимого городка, собирали пожитки, выбирались на проселок, чтобы оттуда снова пуститься в дорогу.

      – Архипка! Где Архипка? – криком спрашивал расхаживавший среди этих людей дезертир, именовавший себя уже главным дезертиром, так как обычных дезертиров среди идущих прибавилось.

      – Тут, тута я! – ответил ему беглый колхозник, ведущий всех к справедливости. Ему уже порядком надоело сообщать всем, что зовут его не Архипка, а Степан, и поэтому откликался он теперь на имя той звезды, за которою шли они, откликался охотно и без всякой обиды.

      – Ну че ты копаешься! – ругался главный дезертир. – Народ тебя ищет, спрашивают: «Не сбег ли?»

      – А че мне сбегать?! – Архипка-Степан пожал плечами, поднимаясь с земли.

      – Ну давай, счас идти