Патриот. Дмитрий Ахметшин

всё ближе к стулу Ислама, коробочка с разноцветными шариками-прыгунами опрокидывается, рассыпая содержимое.

      – Я познакомился с такими ребятами…

      – Солдат шёл по улице домой, и увидел он этих ребят, – насмешливо декламирует Хасанов.

      Яно замахал руками:

      – Ты не понимаешь! Это ребята такие же как мы. Против всего.

      – Как это?

      – Ну, помнишь, как мы листовки отдирали?

      – Ну.

      – Они так тоже умеют.

      – Да ладно.

      – Точно. Только у них, как это… калибр другой.

      – Занимаются щитовой рекламой?

      Яно объясняет, и Ислам заинтересованно спрашивает:

      – Нечто вроде анархистов или этих, как их… несогласных. Это у них ты весь день пропадал?

      – У них. И пойду ещё завтра!

      – Что же, если они хотят прибрать на улицах, то я вас благословляю. Смотрите только, не настрогайте детей.

      Яно подходит совсем близко, волоча за собой за обвивший ногу провод зарядник от телефона. Заглядывает в лицо Хасанову.

      – А пошли завтра после пар со мной?

      – Это же твои друзья.

      – Ты работаешь?

      – Нет…

      – Вот и идём. Тебе они тоже понравятся.

      Яно снимает очки, чтобы протереть стёкла низом майки, и на лице проступает несвойственное ему упрямство.

      Ислам удивлён этому так, что не может не согласиться.

      Хасанов подозревал, что ехать далеко не придётся: наверняка эти волшебные люди сидят где-то под боком. Но что настолько под боком, стало для него сюрпризом. Сразу после пар Яно с таинственным выражением потащил его по тёмным закоулкам университета. На первом этаже много закрытых кабинетов, и в одну из таких дверей, ничем не отличающихся от других, эстонец и стучит.

      В двери обозначается щель:

      – Это ещё кто такой?

      Яно подтаскивает Ислама под лучик света, и Хасанов наблюдает внимательный глаз и краешек чьего-то небритого подбородка.

      – Он мой друг.

      – Какой ещё друг? – не унимается страж. – А ты кто такой?

      Яно роняет руки.

      – Я же вчера. Я же был вчера… с Наташей. Ну как же?

      – Ааа. С Наташей. Пароль помнишь? – спрашивают с сомнением.

      – Не помню, – сокрушается Яно.

      – Ладно. Проходите.

      Их впускают внутрь, и обстановка наносит удары по органам чувств. На зубах, словно жвачка, горький запах клея, сладковатый типографский запах, такой, который бывает от свеженапечатанных книг, всё вместе замешано на сухом механическом тепле. В ушах пробкой становится звук десятка голосов, какой-то скрежет, стук как будто, к этому примешивается невозможный в этой обстановке истеричный перебор клавиш пианино: пианист, похоже, ударяя по клавише, попадает пальцами по обеим соседним. В этой какофонии с трудом угадывается Чайковский. «Времена года» обретают какие-то новые оттенки: словно в разгар лета над твоей головой разворачиваются небеса и начинает идти снег. Из другого угла надсадно звучит на какой-то дедовской