Маков цвет. Зинаида Гиппиус

Ильич. Что ж, ты не признаешь манифеста? Я только что говорил, что я лично враг всякого насилия, откуда бы оно ни исходило, но за этот день я готов простить…

      Андрей. Ах, папа, бросьте эту риторику.

      Наталья Петровна. Все-то ты, Андрюша, сердишься. Укроти свое сердце.

      Андрей. Да не сержусь я вовсе. Только мне, право, сейчас не до папиных сентиментальностей.

      Наталья Петровна (целует его). Мальчик мой ненаглядный. Милый ты мой сыник. (Опять целует.) Мы на то и старики, чтоб быть сентиментальными.

      Арсений Ильич. Не понимаю я тебя, Андрей…

      Андрей. Да что я вам дался? Оставьте меня в покое.

      Арсений Ильич. Ну, этот тон ты брось. С отцом разговариваешь…

      Андрей. При чем тут отец? Ведь не о семейных делах говорим.

      Соня. Ну, Андрей, довольно.

      Андрей. Слушаюсь, Софья Арсеньевна. Так вы, значит, наслаждались необыкновенным зрелищем? Что ж? Может быть, жениха где-нибудь встретили? На коне гарцевал? Впрочем, что я говорю, ведь они сегодня в подворотню спрятались, герои порт-артурские.

      Соня. Андрей! Это гадко, что ты говоришь. Гадкая злоба.

      Арсений Ильич. Андрей, я тебе запрещаю говорить в таком тоне.

      Соня. Ничего, папа. Пусть, пусть…

      Андрей. Оскорбленная добродетель? Да я ведь ничего…

      Наталья Петровна. Ты, Андрюша, отлично знаешь Бориса. Знаешь, какой он человек. К чему издеваться? Соню хоть пожалей.

      Арсений Ильич. Бестактность какая.

      Соня. Да оставьте. Не нужно мне его жалости. Я и без Андрея знаю все, что мне нужно знать.

      Андрей. Уж будто бы? Так все отлично знаешь? А полковой дамой будешь, меня на журфикс позови. Все-таки лестно.

      Арсений Ильич. Да замолчишь ты когда-нибудь?

      Соня (серьезно). Андрей, я не признаю за тобой права судить Бориса. У тебя этого права еще нет. Твою грубость я тебе прощаю, хотя ты мне больно сделал, очень… А права судить, кто в чем виноват, у тебя все-таки нет.

      Андрей. Ну да, ну да, никто не виноват. Нет виноватых… Знаем мы это…

Явление тринадцатое

      Те же и Евдокимовна.

      Евдокимовна (торопливо вбегая). Слышите, гул-то какой? По нашей улице так и катнуло их. Силища народу! Песни свои эти орут и прямо на Шпалерную, к тюрьме. От окон-то подальше извольте, не ровен час.

      Наталья Петровна. Кто? Где? Что ты, няня?

      Соня. Нет, правда. Слышите? Это, должно быть, идут на Шпалерную. Это ничего, няня, не бойся…

      Арсений Ильич. Да откуда они, с Невского?

      Все, кроме Андрея, встают с места, Соня идет к окнам.

      Евдокимовна. Матушка, Сонюшка, да к окнам-то не подходите. Ведь запалят. Ведь бунтовщики это идут!

      Соня открывает окно. В комнату врывается растущий гул, как бы далекие крики или пение и топот. Стука колес не слышно. Последующий разговор заглушён наросшим гулом. Когда он усиливается, за окнами мелькают красные огни.

      Арсений Ильич. Действительно… Это очень интересно… Надо только пальто накинуть… (Выходит.)

Явление четырнадцатое

      Евдокимовна. Батюшки,