Алхимик (сборник). Паоло Бачигалупи

ощущая, как испаряется его богатство. Они говорили на Чэнду хуа, городском диалекте, и иностранец не понимал сказанного. Жена повара зачерпнула другую плошку риса, поставила перед иностранцем, положила пару палочек. Иностранец взглянул на горку риса и снова на Ван Цзюня. Покачав головой, он сказал:

      – У тебя кое-что для меня есть. Дай сюда.

      Ван Цзюнь был уязвлен невниманием иностранца к предложенной еде. И сказал недовольным тоном:

      – С чего это я должен тебе что-то отдать?

      Бледный белый нахмурился, синие глаза стали холодными и злыми.

      – Тебе разве тибетец не говорил передать мне кое-что?

      Он протянул руку в белой перчатке.

      Ван Цзюнь пожал плечами:

      – Ты на мост не пришел. С чего я тебе сейчас буду отдавать?

      – Он с тобой?

      Ван Цзюнь насторожился:

      – Нет.

      – А где?

      – Выбросил.

      Человек протянул через столик руку, сгреб Ван Цзюня за рваный ворот. Подтащил поближе.

      – Отдавай сейчас же. Ты просто ребенок, я могу его у тебя отобрать, если сам не отдашь. Тебе сегодня не победить, маленький Ван. Не надо меня испытывать.

      Ван вытаращился на иностранца, увидел у него в нагрудном кармане серебристый блеск. Повинуясь порыву, он потянулся к этому блеску и вытащил, держа между собой и иностранцем. За соседними столами ахнули. У Ван Цзюня затряслась рука, разжалась безвольно, и отрезанный палец тибетца с бирюзовым кольцом черненого серебра выскользнул из руки и упал в свинину.

      Иностранец безразлично улыбнулся отстраненной улыбкой.

      – Дай сюда датакуб, пока я и у тебя сувенир на память не взял.

      Ван кивнул и медленно полез в карман. Глаза иностранца следили за погружающейся в карман рукой.

      Свободная рука Ван Цзюня отчаянно метнулась к столу, захватила горсть обжигающего дофу. Не успел иностранец среагировать, как Ван залепил в эти синие глаза целую горсть варева с чили и молотым перцем. Иностранец взвыл, а Ван Цзюнь запустил острые желтые зубы в держащую его бледную руку. Иностранец бросил Ван Цзюня, отчаянно протирая горящие глаза, а из укушенной руки текла кровь.

      Обретший свободу Ван Цзюнь рванул в темноту, в переулки, которые лучше всего знал, оставив иностранца рычать и бесноваться.

      Дождь пошел сильнее. В Чэнду возвращалась прохлада, жестче и холоднее прежнего. Холодом дышали бетон и дома, и дыхание Ван Цзюня застывало в воздухе туманом. Он забился в свою коробку с логотипом «Стоун-Эйликсин компьютерз». По картинке под логотипом он решил, что ее использовали для спутниковых телефонов. Скорчился внутри с теми немногими воспоминаниями, что остались у него от детства.

      Он еще помнил свою деревню и расплывчато – дом из саманных кирпичей. Яснее помнились террасы холмов и как он бегал вдоль этих террас, играя в теплой летней грязи микросамолетом с вертикальным взлетом, пока родители трудились по щиколотку в коричневой воде и зеленых рисовых ростках, вылезающих из грязи. Потом он проходил