Князь Тавриды. Николай Гейнце

Потемкина.

      Таков был адъютант Баур, красивый мужчина, блондин, лет тридцати с небольшим.

      – Что же кофею! – с нетерпением повторил князь.

      Все присутствовавшие по очереди спешили распорядиться о скорейшем удовлетворении желания светлейшего.

      – Когда же кофей? – мрачно продолжал повторять Потемкин.

      Наконец дымящийся душистый напиток в большой чашке севрского фарфора, на золотом подносе, был принесен и поставлен перед Григорием Александровичем.

      Последний до него не дотронулся. Он сердито отодвинул поднос и встал.

      – Не надобно! Я только хотел чего-нибудь ожидать, но и тут меня лишили этого удовольствия.

      И князь, низко опустив голову, удалился в смежную с кабинетом комнату, служившую ему уборной – разоблачаться.

      – Начинается! – снова мелькнуло в умах присутствующих. Все на цыпочках вышли из кабинета и разбрелись по обширным апартаментам дворца.

      IV. Князь хандрит

      Князь захандрил.

      Все во дворце затихло, как бы замерло.

      Все ходило неслышной походкой, говорило шепотом, несмотря на то, что светлейший находился в самой отдаленной комнате дворца.

      В комнате этой, обитой серым ситцем, на огромной софе лежит неподвижно этот «баловень счастья» и смотрит в одну точку. Одет он в атласный фиолетового цвета халат, с расстегнутым на груди воротом рубашки. Золотой крестик с двумя образками и ладанкой на шелковом шнурке выбился наружу и лежит поверх халата. Одна шитая золотом туфля лежит у босых ног на софе, а другая валяется на полу.

      Князь лежит неподвижно, лишь по временам тяжело вздыхает и ворчит себе под нос.

      Из отрывистых фраз можно было заключить об исходной точке этого состояния светлейшего.

      – Что желал, к чему стремился – все есть…

      – Исполнены все малейшие помыслы, прихоти… Чинов хотел, орденов – имею… денег… есть… Деревни… дома… есть… Драгоценности… целые сундуки… Пиры, праздники… давал и даю… Все планы… все страсти… все исполнилось… а счастья… счастья… нет… Все удачи не покроют… не залечат раны первой неудачи… Не залечат… никогда… никогда… – бормотал князь.

      Тяжелые вздохи несчастного счастливца оглашали комнату.

      В комнату, где лежал князь, имели доступ только самые близкие люди и благоприятели светлейшего, а из служащих – один Василий Степанович, навещавший по временам князя и зорко следивший за столом, на котором лежали бумаги, карандаш, прутик серебра, маленькая пилка и коробочка с драгоценными камнями разного цвета и вида.

      Когда князь о чем-нибудь размышлял, то, чтобы не отвлекаться и сосредоточить свои мысли на известном предмете, он брал в руки два драгоценных камня и тер их один об другой, или же обтачивал пилочкой серебро, или, наконец, раскладывал камни разными фигурами и любовался их игрою и блеском.

      Что в это время созревало в его уме, он тотчас же записывал на приготовленной бумаге и потом, отворив дверь, звал Попова и отдавал приказания.

      Такая бумага с карандашом,