Дюна. Мессия Дюны. Дети Дюны (сборник). Фрэнк Герберт

уничтожить? – переспросила она. – Или ты хочешь, чтобы герцог сделался слабым и всегда зависел от меня?

      – Но с такой властью…

      – Власть – это палка о двух концах, Суфир, – произнесла Джессика. – Ты думаешь сейчас: «Ей ничего не стоит создать оружие из человека и нацелить его в самое сердце врага». Да, Суфир. Даже и в твое сердце. Но чего бы я достигла? Если бы многие из нас поступали так, разве не пало бы недоверие и ненависть на всех Бене Гессерит?

      – Мне нечего ответить вам, – выговорил Хават. – Вы знаете, что нечего.

      – Ты никому не расскажешь о случившемся здесь, никому и ничего, – сказала она. – Я знаю тебя, Суфир.

      – Миледи… – Снова старик попытался сглотнуть сухим горлом. И подумал: «Да, у нее действительно есть великая сила. Но разве не делает ее это еще более опасным орудием в руках Харконненов?»

      – Друзья могут уничтожить герцога так же легко, как и его враги, – сказала Джессика. – Но теперь я верю – ты найдешь корни своих подозрений и вырвешь их.

      – Если они все же окажутся беспочвенными, – добавил он.

      – Если? – насмешливо прищурилась Джессика.

      – Да, если, – подтвердил он.

      – Ты действительно очень упорен, – сказала она.

      – Просто осторожен, – ответил он, – и помню о факторе возможной ошибки.

      – Тогда я задам еще один вопрос. Ты стоишь лицом к лицу с другим человеком, беспомощный и беззащитный, связанный по рукам и ногам, и этот другой держит нож у твоего горла. Но не причиняет тебе вреда, освобождает тебя, отдает тебе оружие и позволяет воспользоваться им по своему усмотрению… – Она поднялась, повернулась спиной к Хавату. – Теперь ты можешь идти, Суфир.

      Старый ментат встал, постоял немного в нерешительности – его рука потянулась было к оружию в кармане. Он вспомнил арену и отца герцога (он был храбрым человеком, каковы бы ни были его недостатки), вспомнил давнюю корриду. Разъяренный черный бык замер, пригнув голову, – неподвижный и потерявший уверенность. Старый Герцог отвернулся от быка – спиной к рогам зверя, красный плащ картинно наброшен на руку, а трибуны гремели рукоплесканиями и приветственными криками.

      «Сейчас я – бык, а она – матадор», – подумал Хават. Он отдернул руку от кармана, увидел, что пустая ладонь блестит от пота.

      И он знал, что, какой бы ни оказалась правда в конце концов, он никогда не забудет этот момент и никогда не перестанет восхищаться леди Джессикой.

      Молча повернувшись, Хават вышел.

      Джессика отвела глаза от отражения комнаты в оконном стекле, повернулась к закрывшейся двери.

      – А теперь, – прошептала она, – начнется настоящая схватка.

      Сражаться ли станешь с тенями?

      С грезами вступишь ли в схватку?

      Ты движешься словно во сне?

      Время ушло, ускользнуло.

      Украдена жизнь твоя.

      Ты так медлил с пустяками,

      Ты – жертва своего безрассудства.

(Плач по Джамису на Погребальных Равнинах. Из сборника