Крик родившихся завтра. Михаил Савеличев

запрещен – предъявите допуск».

      Или позапрошлой жизни – имя мамы.

      Один ответ.

      Наверное, это обидно. Имена двух самых дорогих женщин не удостоились чести стать паролем для доступа к документам особой важности. Хотя что она знает об отце? Сколько у него было этих женщин в тех далеких и безвестных гарнизонах, куда мама ехать отказывалась? Случалось ведь и такое. Редко, но случалось. Вот, например, еще имя:

      «КЮРИ»

      Вход запрещен, и далее по тексту.

      Слишком прямолинейно. Может, катакана? Пришлось сверяться с бумажкой, набирая индекс каждой замысловатой буквы, точнее – слога.

      Бесполезно. А времени в обрез. Скоро доза прекратит свое действие, легкий намек на эйфорию окончательно испарится и придется возвращаться. Трясущимися пальцами много не понабираешь.

      Внизу экрана зажглось окошечко:

      «ПЕРЕВОД?»

      Чего перевод? Наталья ткнула в клавишу.

      «ОГУРЕЦ»

      Вот так так. Кюри – не просто Кюри, и даже не Склодовская-Кюри, а всего лишь огурец. Овощ. Бесполезный, но популярный в садово-огородных товариществах. Такой зеленый, с пупырышками. Хорош в соленом виде. И малосольном. Нет, она знала, что местные имена что-то значат. Например, нечто поэтичное. Одинокая луна или Поющий ветер. Но Огурец? Есть в этом нечто унизительное. Больше похожее на кличку.

      Пальцы ощутимо дрожат. Сгиб локтя онемел, будто там кусочек вечного льда. Об этом тоже стоит подумать – что с ней происходит и почему. Но о себе думать всегда недосуг. А если говорить честно – страшно.

      Хорошо, перейдем всё же на числа.

      День рождения мамы.

      Промах.

      Ее день рождения.

      Никак.

      Его день рождения, что глупо.

      Ожидаемый результат.

      Какой еще памятный день? Очередная сигарета дотлела до фильтра. Пачка пуста. Мы не так запоминаем хорошее, как плохое. Память – хитрая штука. Наихудшие воспоминания только кажутся стертыми, но, когда приходит время, они вдруг возникают из тайного уголка – яркие, подробные, омерзительные. До тошноты. Как бы она хотела забыть ту боль! Бедные женщины. Расплата за эволюцию, за прямохождение, за длинные и сильные ноги, помогавшие когда-то убегать от хищников, а теперь всего лишь способ завлечь прямоходящих самцов. Инстинкт продолжения рода, который настолько силен, что даже в век науки рядится в одежды похоти, моды и той же науки. Может, это всё инстинкт? Инстинкт размножения, который в ее случае принял столь замысловатую форму? Шестидесятый год. Тот самый день. Тот самый месяц. Боль. Отчаяние. Ужас.

      Пальцы промахивались по клавишам. Зеленые числа расплывались. Она вытирала слезы, щурилась, пытаясь разобрать за светлыми пятнышками роковую дату. Он был там. Вместе с ней. Почти. Сидел в коридоре, воспользовался служебным положением и слушал ее крики. О чем он думал? Вот она – ни о чем.

      Сделано. И – ничего.

      Конечно, он не мог так поступить. Похоже на самоистязание. А может, он поэтому и не пользовался своей станцией, что каждый раз приходилось набирать роковую дату?

      Ошибка. Она