Ненависть и прочие семейные радости. Кевин Уилсон

кивнул.

      – Ладно, пусть будет написано правильно, – согласился мистер Фэнг и выдал ему чистую картонку.

      Закончив объявление, Бастер воздел перед родителями картонку для проверки.

      – Ох, бог ты мой, – прыснул мистер Фэнг. – Это уже едва не перебор.

      Миссис Фэнг рассмеялась и кивнула:

      – Ага, едва.

      – Перебор чего? – в искреннем недоумении воскликнул Бастер, но родители вдруг так безудержно расхохотались, что и не слышали вопроса.

      – Это наша новая песня, которую мы только что сочинили, – объяснила Анни собравшейся перед ними аудитории, которая на удивление с начала их концерта заметно увеличилась. Они уже спели шесть песен – одна мрачнее и тоскливее другой, – причем играли настолько неумело, что со стороны казалось, дети здесь не песни исполняют перед публикой, а разражаются капризным буйным гневом.

      – Для нас ценна любая мелочь, что вы пожертвуете для нашего любимого песика, мистера Корнелиуса. Благослови вас бог!

      С этими словами Бастер взялся что есть силы молотить палочками по тарелкам хай-хета: «та-ти-та-ти-та!» – а его сестра принялась дергать за струну, другой рукой водя пальцем вверх и вниз по грифу, отчего гитара издавала заунывный вой, то и дело менявшийся тонально, но не терявший своей скорбной сути.

      – Не ешь, не ешь той кости! – звонким йодлем заголосила Анни.

      – Не ешь, не ешь той кости, – уныло повторил за ней брат.

      Анни поглядела в толпу, однако не нашла в ней родителей – вокруг были лишь чужие, сочувственно роняющие слезы лица людей, которые не могли просто взять да отойти от двух таких искренних и печальных ангелочков.

      – Она тебя погубит! – отчаянно пропела девочка.

      Бастер угрюмым эхом повторил за ней строку.

      – Не ешь, не ешь той кости!

      И не успел брат повторить эти слова, как из толпы раздался громкий отцовский голос:

      – Это ж вообще невыносимо!

      Толпа всколыхнулась резким вздохом, как будто кто-то в самой толчее бухнулся в обморок. Однако Анни с Бастером продолжили играть как ни в чем не бывало.

      – Лечить тебя кто будет? – заголосила дальше девочка.

      – Народ, я что, не прав? – вопросил отец. – Это же ужас что такое!

      Стоявшая в переднем ряду женщина обернулась и зашипела на него:

      – Тише вы! Просто помолчите!

      В этот момент с противоположной стороны донесся голос матери:

      – Да он прав! Эти дети – сущий ужас. Брысь отсюда! Научитесь сперва играть на своих инструментах! Кыш!

      Анни принялась громко плакать, а Бастер с таким старанием стал хмуриться и дуться, что у него аж заныло все лицо. И хотя они вполне были готовы к тому, что родители так себя поведут – в этом-то и крылась самая суть нынешнего перформанса, – все ж таки в этот момент детям почти не пришлось притворяться, изображая обиду и замешательство.

      – Да заткнетесь наконец вы, черт возьми?! – выкрикнул кто-то в толпе, хотя было не очень понятно, относится это к испортившим концерт крикунам или к самим детям.

      – Играйте