Бабочка на штанге. Владислав Крапивин

закричал бы: «Не верю!»

      – Пусть он это своей жене кричит!

      – Но он же давно умер!

      – Тем более…

      Скоро мы пришли к деревянным воротам с калиткой.

      – Может, зайдешь? Хочешь чаю?

      – Спасибо. Не хочу…

      Я уронил в молодую сурепку рюкзак с утюгами, сделал «под козырек» (хотя козырька не было) и облегченно зашагал обратно. Хотелось оглянуться, но я почему-то стеснялся. Впереди, по бугристому асфальту с проросшими подорожниками, опять шагала моя тень – теперь съеженная, короткая. К подошвам липла тополиная кожура.

      Я снова вышел на мост. Подскочил, лег животом на чугунные перила. Внизу, в загустевшей зелени, урчала почти невидимая речка Туренка (или иногда говорили «Тюменка»). Валялся в кустах ржавый кузов какой-то допотопной легковушки. Я вспомнил про «мазду» (правый руль), но прогнал боязливость.

      За спиной проскакивали машины, в том числе и грузовые. Мост потряхивало. А потом кто-то тряхнул и меня. Толкнул, вернее. Легонько так, вежливо, под локоть.

      Я съехал животом с перил, оглянулся.

      Рядом стояли двое пацанят. Вернее, мальчик и девочка. Лет семи-восьми. Довольно потрепанного вида. Ну, девочка еще туда-сюда, хотя бы умытая. В клетчатом платьице, в простеньких колготках с дыркой на колене, с коротенькими, но толстыми косами, поверх которых курчавились завитки бронзового цвета. Круглолицая, светлоглазая… А мальчишка был в полинялом трикотажном костюме с пузырями на коленях и с перемазанными щеками. Глаза – густо-коричневые, с тенью от висков до переносицы. И… требовательные такие глаза.

      Мальчишка сказал тихо и сипло:

      – Послушай… ты можешь сделать доброе дело?

      Вот вопросик!

      – Ну… вообще-то могу, наверно. Смотря какое. Автомобиль подарить не могу…

      – Не надо… – по-прежнему сипло отозвался мальчик. Он глядел на свои расхлябанные босоножки (из них торчали голые пальцы, и мальчик шевелил ими). Уши у него были большие и остроугольные, как у эльфов из мультиков. – Можешь дать пять рублей?

      Подумаешь, «доброе дело»! Сейчас даже нищим подают десятку! А билет в автобусе стоит двенадцать рублей и обещают добавить еще! У меня же – вчерашняя добыча, двести пятьдесят!

      Я достал блестящую монетку.

      – На…

      Он взял немытыми пальцами и тут же отдал девочке. А та вдруг заулыбалась, хорошо так.

      – Спасибо… («Спа-аси-ибо», – получилось у нее протяжно и мягко).

      – На здоровье!.. – хмыкнул я.

      Но сразу уйти было неловко, они смотрели, будто собирались еще что-то сказать. И я спросил:

      – А вам они зачем, эти деньги? Даже на жвачку не хватит… (Хотя какое мое дело?)

      Они заговорили разом (голос мальчишки сделался чище):

      – Это не на жвачку, это собаке…

      – Она маленькая еще, почти щенок…

      – Мы ее подобрали…

      – А щенкам ведь надо теплую пищу, хоть раз в сутки… У нас было всего два рубля, а надо семь…

      – Мы покупаем вермишель…

      – Которая для быстрой варки…

      – А! –