Мертвые души. Н. В. Гоголь

театре одна актриса так, каналья, пела, как канарейка! Кувшинников, который сидел возле меня, – «Вот, говорит, брат, попользоваться бы насчет клубнички!» Одних балаганов, я думаю, было пятьдесят. Фенарди четыре часа вертелся мельницею[74]. – Здесь он принял рюмку из рук старухи, которая ему за то низко поклонилась. – А, давай его сюда! – закричал он, увидевши Порфирия, вошедшего с щенком. Порфирий был одет, так же как и барин, в каком-то архалуке[75], стеганном на вате, но несколько позамасленней.

      – Давай его, клади сюда на пол!

      Порфирий положил щенка на пол, который, растянувшись на все четыре лапы, нюхал землю.

      – Вот щенок! – сказал Ноздрев, взявши его за спинку и приподнявши рукою. Щенок испустил довольно жалобный вой.

      – Ты, однако ж, не сделал того, что я тебе говорил, – сказал Ноздрев, обратившись к Порфирию и рассматривая тщательно брюхо щенка, – и не подумал вычесать его?

      – Нет, я его вычесывал.

      – А отчего же блохи?

      – Не могу знать. Статься может, как-нибудь из брички поналезли.

      – Врешь, врешь, и не воображал чесать; я думаю, дурак, еще своих напустил. Вот посмотри-ка, Чичиков, посмотри, какие уши, на-ка пощупай рукою.

      – Да зачем, я и так вижу: доброй породы! – отвечал Чичиков.

      – Нет, возьми-ка нарочно, пощупай уши!

      Чичиков в угодность ему пощупал уши, примолвивши:

      – Да, хорошая будет собака.

      – А нос, чувствуешь, какой холодный? возьми-ка рукою.

      Не желая обидеть его, Чичиков взял и за нос, сказавши:

      – Хорошее чутье.

      – Настоящий мордаш[76], – продолжал Ноздрев, – я, признаюсь, давно острил зубы на мордаша. На, Порфирий, отнеси его!

      Порфирий, взявши щенка под брюхо, унес его в бричку.

      – Послушай, Чичиков, ты должен непременно теперь ехать ко мне, пять верст всего, духом домчимся, а там, пожалуй, можешь и к Собакевичу.

      «А что ж, – подумал про себя Чичиков, – заеду я в самом деле к Ноздреву. Чем же он хуже других, такой же человек, да еще и проигрался. Горазд он, как видно, на все, стало быть, у него даром можно кое-что выпросить».

      – Изволь, едем, – сказал он, – но чур не задержать, мне время дорого.

      – Ну, душа, вот это так! Вот это хорошо, постой же, я тебя поцелую за это. – Здесь Ноздрев и Чичиков поцеловались. – И славно: втроем и покатим!

      – Нет, ты уж, пожалуйста, меня-то отпусти, – говорил белокурый, – мне нужно домой.

      – Пустяки, пустяки, брат, не пущу.

      – Право, жена будет сердиться; теперь же ты можешь пересесть вот в ихнюю бричку.

      – Ни, ни, ни! И не думай.

      Белокурый был один из тех людей, в характере которых на первый взгляд есть какое-то упорство. Еще не успеешь открыть рта, как они уже готовы спорить и, кажется, никогда не согласятся на то, что явно противуположно их образу мыслей, что никогда не назовут глупого умным и что в особенности не согласятся плясать по чужой дудке; а кончится всегда тем, что в характере их окажется мягкость,

74

Фенарди… вертелся мельницею. – Фенарди – известный в 20-е годы XIX века цирковой акробат и фокусник.

75

Архалук – род короткого кафтана из цветной шерстяной или шелковой материи, собранный у талии и застегивающийся спереди крючками.

76

Мордаш – порода малорослых головастых охотничьих собак.