Теория прогресса. Геннадий Прашкевич

люди! Так что удобнее, сами понимаете, послать за вашим иждивенцем собачью упряжку. Вон пусть ваш Леонтий Иванович и смотается за шкетом! Я, сами понимаете, ждать не могу!»

      Но так говорит капитан Свиблов.

      А мама? Почему рядом нет мамы?

      Не могла она не увидеть, что он, Вовка, выпал за борт.

      – Белый!

      Голос Вовкин прозвучал хрипло.

      Белый взглянул на Вовку с недоумением.

      – Почему меня тут бросили? Почему я здесь один?

      «Это был взрыв! – вдруг дошло до Вовки. – Я же помню: дым ударил, огнем опалило. До сих пор саднит щеку. Это фашистская подлодка была! Это не бревно качалось у нас за кормой, – вспомнил он, – а перископ торчал! А я, дурак, ничего не понял! А я, дурак, позволил этому Мангольду или Шаару, этому Ланге или Карлу Франзе атаковать буксир! Военный инструктор был прав, и капитан Свиблов был прав – надо было «Мирному» все время прятаться в тумане! Не зря матросы ходили чуть не на цыпочках и от него, от иждивенца, требовали тишины!»

      Вовка с ужасом огляделся. Где разбитые шлюпки, спасательные пояса?

      «Ничего нет, – немного успокоился он. – Значит, отбился «Мирный». Наверное, отбился. Расчехлили крупнокалиберные пулеметы, ударили по подлодке, ушли от торпед в скопление льдов, попробуй, достань! А меня потеряли при взрыве или при ударе судна о лед. Сейчас отстаиваются в бухте Песцовой, а Леонтий Иванович срочно собирает упряжку. Часа через три появится. Меня же и отругает. «Ушло, – скажет, – судно, экий ты сукин сын! Без тебя ушло, пока ты за бугром болтался!» Кругленько так скажет, высоким своим голоском, и видно будет, что болеет не столько за меня, сколько за маму. «Следующее судно, – скажет, – появится лишь в следующем году!»

      Но раз так… точно теперь буду зимовать на метеостанции!

      Ободренный, Вовка взглянул на хребет. Но такие темные, такие угрюмые ползли по распадкам тучи, что ледяной холодок страха снова тронул тощую спину. Приедет за ним Леонтий Иванович или нет, но пока он тут один! И рукавички нет. «Зато мама теперь ни за какие коврижки не посадит меня на «Мирный». Если за буксиром идет охота…» Вдруг мелькнула мысль: «А если не приедет Леонтий Иванович? Если капитан Свиблов увел буксир не в бухту Песцовую, а дальше во льды? Тут ведь даже на связь с метеостанцией не выйдешь – зона радиомолчания!»

      «Трус! – обругал себя Вовка. – А еще хотел прятаться в торосах, хотел провести ночь во льдах! Колька бы не струсил».

      И негромко позвал:

      – Белый!

      Голос Вовкин прозвучал растерянно.

      Да и как по-другому мог прозвучать его голос, если, повернувшись наконец к морю, он с ужасом разглядел на одной из вздыбленных, обкрошенных льдин бесформенные ярко-алые пятна. «Сурик! Это же краска с днища! Это краска, которой покрывают днища судов! «Мирный» ворочался тут среди льдов, как мамонт, увертывался от фашистских торпед. Отбился, ушел, только льдину измазал суриком. И не надо мне никого теперь ждать! Это только время терять. Самому надо бежать на метеостанцию. По-хорошему я туда уже к вечеру доберусь, вот