Солдат и Царь. Два тома в одной книге. Елена Крюкова

паркета, чуть на нем не растянулся. Сам себе засмеялся, держался за перила, – дышал тяжело и часто, отдыхал.

      – Надрался, – сам себе весело сказал, – ну да это быстро пройдет. Винишко… не могучее.

      То идя на удивление прямо, как на параде, то вдруг валясь от стены к стене, шел по коридору, и глаза глупо ловили роскошь – виток позолоты, белую виноградную гроздь лепнины, лепные тарелки и цветы по высоким стенам. Задирать голову боялся: на цветную роспись на потолке глянет – и сейчас упадет. А надо стоять, надо идти.

      Куда? По коридорам шастали люди. Они то бежали, то собирались в гомонящие кучи, то, как он, пьяно качались. Людьми был полон дворец; и дворец и люди были слишком чужеродные. Люди были дворцу не нужны, и дворец был людям не нужен. Жить они бы тут все равно не смогли, а разграбить его – нужен не то чтобы полк, а вся армия.

      Под ладонью возникла слишком гладкая белая, с лепниной, высокая дверь, и Лямин в бессознаньи толкнул ее. Замер на пороге.

      Мелькнули чьи-то белые, раскинутые ноги; чьи-то сброшенные сапоги; шевеленье суконных задов; торчали штыки, валились картины со стен, на нарисованные лица наступали сапогом. Люди возились и копошились, а под людьми дергались и кричали еще люди; Лямин с трудом понял, что они все тут делают. Когда понял – попятился.

      Дверь еще открыта была, и слыхать было хорошо, что люди кричали.

      – Нажми, нажми!

      – Крепче веселись, крепче!

      – Ах яти ж твою! Сла-а-а-адко!

      – Пасть ей – исподним заткни!

      Лямин пятился, пятился, пятился, наступал сапогами на паркет нетвердо. потрясенно.

      А отойдя, криво улыбнулся. Захотелось хохотать во весь голос, во весь рот. Что, он мужиков не знает? Или такого вовек не видал? Сам мужик.

      «Они просто… берут свое… а что теряться…»

      Откуда тут бабы, и сам не знал. Мало ли откуда.

      Может, горничные какие в складках гардин спрятались; может, фрейлины какие в перинах, под пуховыми одеялами запоздало тряслись.

      «Какие фрейлины… правительство тут сидит… да, а министры-то где?»

      Перестал думать о министрах в тот же миг.

      …По коридору уже не шел – валился вперед. Туловище опережало, ноги сзади оставались.

      Чуть не упал через тело, что валялось у входа в зал, сияющий зелеными, болотными малахитами. Сапогом зацепился, а рукой успел за выгиб лепнины на стене ухватиться.

      «Черт… расквасил бы нос, хребет бы сломал…»

      Хотел обойти мертвеца – да что-то остановило.

      Волосы. Длинные русые волосы. Они лежали на паркете длинной грязной тряпкой.

      Неподалеку, мертвым барсуком, валялся сапог.

      Лямин сел на корточки, не удержался и повалился назад. Сидел на полу, ловил воздух винным ртом.

      Мертвая ладонь разжата. Около ладони – черный квадрат и длинный черный ствол маузера.

      Висок в крови, а веки чуть приподняты, будто еще жива, будто смотрит.

      Лямин рассматривал бабу. Расстегнутая шинель. Немолодое круглое, отечное лицо. Перевел глаза с ее груди на живот.