В огонь и в воду. Амеде Ашар

на Гуго; Коклико и несколько товарищей кинулись к нему на помощь; слуги друзей маркиза вмешались тоже в общую свалку. Один Кадур, сжав кулаки, держался в стороне. Посредине залы, между опрокинутыми стульями, удары сыпались градом. Сидевшие за столом громко смеялись. Товарищи Гуго были и ростом меньше его, и гораздо слабей; некоторые бросились вон; другие, избитые, спрятались по углам; Коклико лежал уж без чувств на полу. Гуго должен был уступить силе и тоже упал. Все платье на нем было в клочках; его связали веревками и положили на скамье.

      – А теперь – моя очередь, сказал маркиз; – такой скверный негодяй, как ты, стоит хорошего наказания… Вот тебя сейчас выпорют, как собаку.

      – Меня! – крикнул Гуго и сделал отчаянное усилие разорвать давившие его веревки.

      – Ничего не сделаешь, – возразил маркиз: – веревки вопьются тебе в тело прежде, чем лопнут.

      И в самом деле, вокруг кистей его рук показались красные полосы, а самые руки посинели.

      Между тем, с него сорвали платье и ремнем привязали ему крепко ноги и плечи к скамье, растянув его спиной кверху.

      Один из охотников взял в руки длинный и гибкий ивовый прут и несколько раз свистнул им по воздуху.

      – Бей! – крикнул маркиз.

      Глухой стон, вырванный скорей бешенством, чем болью, раздался за первым ударом. За третьим – Гуго лишился чувств.

      – Довольно! – сказал маркиз и велел развязать ремень и веревки и прыснуть ему в лицо водой, чтоб принести в чувство.

      – Вот как наказывают школьников, – прибавил он.

      – Маркиз, – сказал Гуго, устремив на него глаза, налитые кровью, – напрасно вы меня не убили: я отмщу вам.

      – Попробуй! – отвечал маркиз с презрением и сел снова за стол.

      Гуго возвращался в Тестеру, как помешанный. Жилы у него надулись, виски бились, в голове раздавался звон. Он спрашивал себя, неужели все это было с ним в самом деле: эта встреча, брань, борьба, розги?… Он весь вздрагивал и крики бешенства вырывались у него из груди. Коклико тащился кое-как, вслед за ним.

      Когда Гуго прошел уже мимо последних домов деревни, он услышал за собою шаги бежавшего человека. Он обернулся и узнал араба; белый бурнус его развевался по ветру; он скоро догнал Гуго и, положив руку ему на плечо, сказал ему:

      – Ты был храбр, будь теперь и терпелив. Терпенье – это червь, подтачивающий корни дуба, это капля воды, пробивающая скалу.

      Он снял свою руку с плеча Гуго и бросился назад, завернувшись в широкие складки своего бурнуса.

      Агриппа первый увидел Гуго и был испуган выражением отчаяния на его лице; прежде, чем он раскрыл рот, Гуго сказал ему:

      – Оставь меня, я прежде хочу говорить с матушкой.

      Он побежал к ней в комнату. Графиня ахнула, взглянув на него: пред ней стоял граф Гедеон, каким он бывал в минуты сильного гнева. Гуго бросился к ней и хриплым голосом, без слез, с глухим бешенством рассказал ей все, что случилось в гостинице Красной Лисицы, спор, борьбу, удары и обморок свой, заключивший порку.

      Графиня де Монтестрюк страшно побледнела. Она схватила сына за руку и спросила:

      – Ты отмстишь за себя?

      – О!