В огонь и в воду. Амеде Ашар

его была об вас.

      – Где, когда, каким образом? спросила она.

      В нескольких словах Джузеппе рассказал ей, как, проведя ночь за картами в Лектуре, граф отправился на рассвете искать барона де Саккаро, и как, застав его в Сен-Жан-ле-Конталье, он напал на него и убил.

      – Тогда граф и написал письма, которые я обещал доставить вам. Потом он скончался от ран, получив отпущение нашей святой церкви.

      Луиза упала на колена, закрыв лицо руками.

      – Теперь, графиня, мое поручение исполнено и я могу идти.

      И Джузеппе тяжело опустился на пол возле своего господина.

      – Вот наконец и третий! – сказал он.

      Служители, принесшие носилки, тогда же ушли. Графиня осталась одна с двумя трупами; кое-как она дотащилась до окна, ухватилась за него и с трудом выпрямились. Вдали, по дороге, при первых лучах света, неслось облако пыли, будто уносимое ветром.

      – Ах! – сказала она, – вдова и одна!

      Она подошла к столу.

      – Но я могу написать, – продолжала она, – послать к нему верхового, вернуть его… – Она уже готова была опустить перо в чернила, но бросила его. – Как! – сказала она себе, – я предложу ему руку и вместе с ней заботу о разорённой женщине!.. Если граф де Монтестрюк искал смерти, то я, зная давно его дела, могу догадаться, что у него ничего не осталось… Сделаться бременем для него, после того как была его счастьем, мне!.. ни за что. И кто знает? может быть еще он и откажется… О, нет! Я сохраню имя, которое ношу, и добьюсь, чтобы сын того, кого уж нет больше в живых, носил это имя с честью.

      Она затворила окно и уж не смотрела на белое облако, исчезавшее вдали.

      – Теперь прошедшее умерло; надо думать только о будущем, продолжала она.

      Графиня позвонила. Вошел слуга.

      – Доложите графу Гуго де-Монтестрюку, что мать желает его видеть, – сказала она.

      Через минуту вошел ребенок по-видимому, лет семи или восьми; она взяла его за руку, подвела к телу графа Гедеона и сказала:

      – Отец твой умер, сын мой; мы остались одни… Помолитесь за вашего отца, граф.

      Скоро зазвонили колокола капеллы и церкви и возвестили вассалам графа де Шаржполя о смерти господина. Со всех сторон сбежались они преклонить колена вокруг гроба, покрытого большим покровом из черного бархата с фамильным гербом, и окруженного сотнями свечей, горевших в дыме ладана. Но за толпою слуг показались и жиды с кривыми лицами, и жадные как волки ростовщики.

      Графиня приняла их сама и, указывая на длинные столы, поставленные на дворе, сказала им:

      – Идите и ждите; завтра замок будет ваш; сегодня он принадлежит смерти.

      Черные значки развевались на верху башен и черные драпировки висели из окон. Похоронное пение раздавалось под сводами капеллы, наполненной дымом ладана. Графиня пробыла в ней целые сутки, преклонив колена на голых плитах, опустив покрытую вуалью голову, сложив руки в молитве, окруженная слугами замка, в слезах.

      Когда она вышла из капеллы, это была уж не та женщина, которая вошла туда. Лицо её было бледно, как мрамор, и в заплаканных глазах светилась твердая решимость. Кротость