В огонь и в воду. Амеде Ашар

шлепавших по грязи, сказала ему, что барон со своей шайкой поехал в Сен-Жан-ле-Конталю, где он хотел провести день в трактире, хозяин которого славится уменьем жарить гусей.

      – Кто тебе сказал это? – спросил граф у цыганки, которая отвечала ему за всех прочих.

      – Да он сам. Я ему ворожила.

      – А что ж ты ему предсказала?

      – Что он проживет до ста лет, если только дотянет до конца недели.

      – А какой день сегодня?

      – Суббота.

      – Ну, ну! может статься, что он долго и не протянет! А что он дал тебе?

      – Два раза стегнул кнутом. За то я же ему плюнула вслед, да еще перекрестилась левой рукой.

      Граф уж было отъехал, но вернулся и спросил еще:

      – А сколько мошенников у него в шайке?

      – Да человек двадцать и все вооружены с ног до головы.

      – Э! а нас всего только трое! – сказал граф. Потом, выпрямляясь на седле, прибавил: – Да, трое; но один пойдет за четверых, вот уж двенадцать, а двенадцать душ со мною пойдут и за двадцать; выходит счет ровный.

      Он снял с шеи золотую цепь и отдал цыганке:

      – Карман пуст, но все-таки бери, и спасибо за известия.

      Цыганка протянула руку к графу, который уже поскакал дальше, и крикнула ему вслед:

      – Пошли тебе, Господи, удачу!

      Услышав это, граф снова остановился и, повернув к ней, сказал:

      – Чёрт возьми! да кто ж лучше тебя может это знать? Вот моя рука, посмотри.

      Цыганка схватила руку графа и внимательно на нее посмотрела. На лице её, под смуглой кожей, показалась дроже. Франц смотрел на нее с презрением, Джузеппе – со страхом.

      – Вот странная штука! – сказала наконец цыганка: – На руке у дворянина те же самые знаки, что я давеча видела на руке у разбойника.

      – А что они предвещают?

      – Что ты проживешь долго, если доживешь до завтра.

      – Значит, всего один день пережить, только один?

      – Да, но ведь довольно одной минуты, чтобы молния сразила дуб.

      – Воля Божия!

      Граф кивнул цыганке и, не дрогнув ни одним мускулом, поехал дальше.

      Уже собор Ошский показался на горе с двумя своими квадратными башнями, как граф Гедеон подозвал знаком обоих товарищей. В одну минуту они подъехали к нему, Франц слева, а Джузеппе справа.

      – А что, молодцы, очень вы оба дорожите жизнью? – спросил граф.

      Франц пожал плечами и отвечал:

      – В пятьдесят-то лет! а мне они стукнули два года с месяцем тому назад! Есть чем дорожить! С трудом могу я одолеть пять или шесть кружек… я совсем разрушаюсь… Съем трех каплунов – и совсем отяжелею, а если не просплю потом часов восемь или десять, то голова после трещит… Надоело!

      – А ты, Джузеппе?

      – О! я, – сказал итальянец, – да также, как и он! К чему жить в мои года? Вот недавно проскакал одним духом тридцать миль – и схватил лихорадку… Правда, что лошадь совсем пала; но ведь то – животное неразумное, оно и понятно… Вот на ночлеге хорошенькая девочка наливала мне стакан… Она улыбнулась; зубки у ней блестели, как у котенка.