Из глубины. Избранные стихотворения. Илья Рейдерман

Илье Рейдерману это удается. И всё, что скажет поэт, а пуще того – что он не скажет, а что умный читатель, или слушатель услышит и увидит в том, что он сказал – в этом и состоит его призвание.

      Я сказал о кровном родстве философии и поэзии. Философ находится там же, где поэт. Он – в том же поле напряжения. Чем он там занимается? Он, вообще говоря, должен выразить условия, при которых тайна может себя раскрыть, а истина – сохранить в себе тайну. Вот это и есть призвание философа. Он не устраняет поле напряжения, в котором живет поэзия, а пытается подняться над ним, понять, отчего оно напряжено. Он не может стать поэтом, потому что тогда он может перестать быть философом. Но, оставаясь философом, он должен ощутить в себе главный вопрос, то главное страдание, что должно стать предметом его ума и чувства. И это, может быть, является главной проблемой, как для философии, так и для поэзии.

      Мы знаем, что М. Хайдеггер в конце жизни пришел к тому, что философия исчерпала себя и должна уступить место поэзии. Возможно, в этой хайдеггеровской мысли заключены и тайна, и истина. Возможно, поэзия воспримет философию в себя так же, как философия воспринимает в себя поэзию. И они станут одним и тем же. Сейчас этому многое мешает: посторонние влияния, различие языков, традиций, культур. Но, всё это возможно, и, мне так хочется надеяться, когда-то осуществится. Ведь, вспомним, так все и начиналось когда-то. Философы были поэты, поэты были философы. Отсюда традиция: Державин, Баратынский, Тютчев, Бродский, Рейдерман…

      Закончу шуткой: Илья Исаакович нелециприятно прошелся по современным средствам общения, которые став электронными, потеряли тепло пишущей руки и слезу, капавшую на написанные слова. Да, все так. Но познакомились мы с Ильей Исааковичем благодаря Фейсбуку.

      Владимир Натанович Порус

      доктор философских наук,

      профессор НИУ ВШЭ

      И судьба получает объём

      Комната

      Вхожу. Сажусь к окну, сосредоточен.

      Стекло. С аквариумом схож мой куб,

      в котором, отгороженный от ночи,

      как рыба, бьюсь, пока сорвётся с губ

      пузыриком взлетающее слово.

      …Оно уходит – неподвластно мне,

      беспечное (ни стен ему, ни крова!),

      забыв меня – безмолвного – на дне.

      1964 г.

      «Поднимается небо всё выше…»

      Поднимается небо всё выше —

      и меня поднимает.

      Словно бы я внутри воздушного шара,

      детского, голубого шара,

      только очень большого..

      Весна.

      «Он был не человек – бродячий цирк…»

      А.Ч.

      Он был не человек – бродячий цирк,

      собрание чудес, чудин, чудачеств.

      Он случай оседлал, как мотоцикл,

      и – вверх по стенке – догонять удачу!

      Вертел своих фантазий колесо.

      Жонглировал словами вдохновенно.

      …А в перерыве – закрывал лицо.

      Ведь занавеса лишена арена.

      1963 г.

      Зеркало

1.

      Зеркало