Избранное. Григорий Горин

оценивая главным образом физическую силу Степана:

      – Здоровый чертяка!

      Степан с трудом поднялся по ступенькам, но тут дверь дома распахнулась, и перед собравшимися появилась разгневанная Федосья Ивановна.

      – Куда? Назад! – закричала она на Степана, и тот послушно соскочил со ступенек, едва не уронив каменную барышню.

      – Что ж вы меня срамите, сударь? – продолжала Федосья Ивановна, уже обращаясь к племяннику. – Зачем ЭТО домой? Что ж у нас здесь, кладбище, прости господи?!

      – Ма тант! – строго сказал Федяшев, сбиваясь частично на французский язык и тем самым пытаясь сделать непонятной ссору для наблюдавших простолюдинов. – Не будем устраивать эль скандаль при посторонних. Я хочу, чтоб это произведение искусства стояло у меня в кабинете… – И добавил, обращаясь к Степану: – Неси!

      Степан стал подниматься по ступенькам.

      – Стой! – крикнула тетушка и оттолкнула Степана. – Да как же это можно! Постороннее изваяние – и в дом? Откуда нам знать, с кого ее лепили? Может, эта девица была такого поведения, что и не дай бог… Ее ж при деде вашем ставили, дед был отменный развратник. Старики помнят…

      Несколько стариков, стоявших среди дворни, авторитетно закивали и захихикали.

      – На Прасковью Тулупову похожая, – сказал один дед. – Была тут одна… куртизаночка…

      – И вовсе не Прасковья! – сказал другой старик. – Это Жазель, француженка… Я ее признал… По ноге! Ну-ка, Степан, подтащи поближе…

      Степан, кряхтя, поднес статую к деду, тот заглянул в каменное лицо.

      – Она! – авторитетно сказал дед. – А может, и не она… Та была брунетка, а эта вся белая…

      – Замолчите все! – крикнул взволнованный Федяшев. – Не смейте оскорблять своими домыслами сие небесное создание! Она такова, какой ее вижу я! И вам того увидеть не дано! Отдай, Степан!

      Федяшев схватил статую и попытался поднять на вытянутых руках, но, не удержав, рухнул на ступеньки, придавленный ее тяжестью…

      Очнулся Федяшев на диване, в своем кабинете. Голова его была забинтована. Рядом хлопотала Федосья Ивановна, ставя на столик микстуры и липовый чай.

      – Ну как, милый, отходишь?

      Федяшев застонал и попытался приподняться:

      – Где она? Где?!!

      – Да вот же… Господи! Что с ней станется…

      Только тут Федяшев увидел, что его обожаемая статуя уже находится в кабинете, в углу. Правда, местами она потрескалась, а правая рука и вовсе отвалилась.

      Возле статуи возились Степан и Фимка, прилаживая отлетевшую руку…

      – На штырь надо посадить! – сказал Степан. – Глиной замазать. А потом – алебастром… Ре бена геста – делать так делать!

      – Уйдите! – взмолился Федяшев. – Не мучайте меня!

      Дворовые смутились:

      – Да мы чего, барин… Мы как лучше…

      Степан и Фимка робко двинулись к выходу.

      – Руку-то оставьте, ироды! – крикнула тетушка.

      Степан испуганно положил мраморную руку на столик:

      – Прощенья просим! Тут гончара надо.