Избранное. Григорий Горин

Маргадон, проверьте крепление зеркал… – Граф отделился от столика и сел в кресло. – Стыдитесь, сударыня! Маргадон – совсем дикий человек – и то выучил…

      – Пожалуйста! – Маргадон сделал легкий поклон и продекламировал: – Учиться – всегда сгодится! Трудиться должна девица. Не плюй в колодец – пригодится…

      – Черт вас всех подрать! – огрызнулась Лоренца.

      – Уже лучше! – одобрил Калиостро. – А говорите: не запомню. Теперь с самого начала…

      Лоренца подошла к зеркалу, секунду смотрела с ненавистью на собственное отражение, потом по складам произнесла:

      – Здраф-стфуй-те!

      – Мягче, – попросил Калиостро, – напевней…

      Он сузил зрачки, словно гипнотизируя ее, заставляя подчиниться собственной воле.

      Лицо Лоренцы преобразилось. Появилась приветливая улыбка.

      – Добрый вечер, дамы и господа! – произнесла она ангельским голоском. – Итак, мы начинаем…

      Зазвучала музыка, в зеркалах вспыхнули огненные язычки свечей. Поплыли титры фильма…

      Над большим хрустальным бокалом, в котором пенилась и переливалась радужными красками красноватая жидкость, появились две руки. Левая сняла с правой золотой перстень с крупным изумрудом, бросила в бокал. Перстень опустился на дно… Вокруг него забурлила, запенилась жидкость, образуя целое облачко из пляшущих пузырьков, в котором перстень вдруг растворился без остатка…

      Кто-то ахнул, на него зашикали. Наступила тишина. И в этой тишине четко и властно стал звучать мужской голос:

      – Я, Джузеппе Калиостро, магистр и верховный иерарх сущего, взываю к силам бесплотным, к великим таинствам огня, воды и камня, для коих мир наш есть лишь игралище теней. Я отдаюсь их власти и заклинаю перенесть мою бестелесную субстанцию из времени нынешнего в грядущее, дабы узрел я лики потомков, живущих много лет тому вперед…

      Словно в подтверждение этих слов из облака дыма возникло лицо графа Калиостро.

      – О, я вижу вас, населяющих грядущее бытие! – воскликнул Калиостро и приветливо улыбнулся. – Вас, наделенных мудростью и познаниями, обретших память прожитых веков, хочу вопрошать я о судьбах людей, собравшихся в Санкт-Петербурге сего числа одна тысяча семьсот восьмидесятого года…

      Несколько знатных особ обоего пола сидели вокруг стола и с затаенным дыханием следили за манипуляциями прославленного магистра. Тускло горели свечи. Тлели сандаловые палочки, распространяя оранжевый дым и благовоние. Калиостро стоял над огромным бокалом и напряженно вглядывался в красноватую жидкость, которая бурлила под действием тайных сил…

      У ног магистра на полу, скрестив по-турецки ноги, сидела Лоренца.

      – Я вопрошаю вас… – повторил Калиостро. – Вопрошаю!..

      Бокал качнулся и сделал несколько едва заметных перемещений по инкрустированной поверхности стола. Снова кто-то восхищенно охнул. Сморщенная старушенция в белоснежном парике и многочисленных украшениях, облепляющих ее морщинистую шею, вдруг сорвала с мочки уха изумрудную