Избранное. Григорий Горин

омерзительны. Взять хотя бы картину, где я шпагой протыкаю десяток англичан…

      – Но, дорогой, – улыбнулся бургомистр, – вы же воевали с Англией?!

      – Вы знаете, что в этой войне не было пролито ни капли крови.

      – А я утверждаю, что было! – воскликнул Рамкопф. – У меня есть очевидцы.

      – Я никогда не шел с таким зверским лицом в атаку, как изображено, – спокойно объяснил Мюнхгаузен, – и не орал: «Англичане – свиньи». Это гадко. Я люблю англичан, я дружил с Шекспиром… Короче, я запрещаю ставить этот памятник.

      – Послушайте, Карл! – ласково вмешался бургомистр. – Наверное, мы все виноваты перед вами. – Он взглядом остановил негодующий порыв баронессы. – Наверное, допущен ряд неточностей. Но поверьте мне, вашему старому другу, это произошло от безмерной любви и уважения. Рамкопф прав: вы уже себе не принадлежите. Вы – наша гордость, на вашем примере мы растим молодежь. Поэтому мы и возводим этот памятник. Бог с ними, с неточностями… Через год воздвигнем другой, более достоверный.

      – Нет! – покачал головой Мюнхгаузен.

      – Сейчас мы просто не успеем переделать! – вспыхнула баронесса. – Съехались гости. Завтра тридцать второе мая!

      – Именно поэтому памятник не годится!

      – Что за спешка? – Бургомистр подошел вплотную к Мюнхгаузену и внимательно посмотрел ему в глаза. – Вы словно с цепи сорвались… Какие-нибудь неприятности с торговлей? Что-нибудь случилось? Ну, откройтесь мне как другу.

      – От меня ушла Марта, – тихо произнес Мюнхгаузен.

      – Это не страшно. Мы ее уговорим! – уверенно произнес бургомистр.

      – Нет, – усмехнулся Мюнхгаузен. – Вы ее плохо знаете. Чтобы вернуть ее, придется вернуть себя.

      – Как это понимать? – удивился Рамкопф.

      – Я решил воскреснуть.

      – Вы этого не сделаете, Карл! – решительно произнес бургомистр.

      – Сделаю, – печально вздохнул Мюнхгаузен.

      – Вы умерли, барон Мюнхгаузен, – взволнованно объяснил Рамкопф. – Вы похоронены, у вас есть могила.

      – Придется снести! – Настроение Мюнхгаузена изменилось. Он резко поднялся на ноги.

      – Как бургомистр, я буду вынужден принять экстренные меры!

      – Это меня не остановит. – Мюнхгаузен двинулся к краю полотнища, задержался на мгновение, обернулся к бургомистру: – Прощайте, господа, я искренне сожалею, но…

      – И я сожалею, – тяжело вздохнул бургомистр и опустил глаза.

      Мюнхгаузен отбросил полотнище и вышел на площадь. Впереди стояли плотные ряды вооруженных гвардейцев. Он огляделся вокруг – площадь была оцеплена со всех сторон.

      На лице его возникла печальная улыбка, и он с сожалением посмотрел на бургомистра. Бургомистру было мучительно тяжело.

      – Я должен был это сделать, – тихо объяснил он. – Бургомистр не может позволить самозванцам посягать на святые имена. Мне не хотелось бы, чтобы это сделали наши солдаты. – Он раскрыл маленький саквояж и, смущаясь, достал наручники. – Они грубый народ. Наденьте их сами… пожалуйста…

      – Вы