Избранное. Григорий Горин

господин барон! – подтвердил Томас. – Сейчас будут как раз над нашим домом.

      – Опять? – усмехнулся Генрих. – Феофил, вам не надоело?

      – Пусть попробует еще раз! – по-матерински нежно произнесла баронесса.

      – Да, мама! – Феофил рванулся в сторону и снял со стены ружье. – Еще разок! Сегодня я чувствую вдохновение… Командуй, Томас!

      Феофил сунул ружье в камин, на его лбу выступил пот. Томас с подзорной трубой занял место у окна:

      – Минуточку, господин барон… приготовились…

      На лицах присутствующих отразилось возрастающее напряжение.

      Никем не замеченный в дверях появился пастор Франц Мусс.

      – Пли! – закричал Томас.

      Грянул выстрел. Наступила тишина. Феофил засунул голову в очаг и стал смотреть в дымоход.

      Через секунду он с остервенением повторил выстрел и полез вверх по дымоходу.

      Баронесса поморщилась.

      – Томас, когда молодой барон вернется, помойте его пемзой. Боже, как я измучилась с ним, – дрожащим голосом произнесла она и вынула носовой платок. – Сегодня утром я случайно увидела, как он стоял на стуле и тянул себя за волосы… Это так глупо!

      – И очень больно, – добавил Генрих, поправляя волосы.

      – Вы тоже пробовали?

      – Господин пастор Франц Мусс! – неожиданно объявил Томас.

      Стоящий в дверях пастор поклонился.

      – О, – всплеснула руками баронесса, – какой приятный сюрприз! Я уже отчаялась увидеть вас! Прошу!

      Баронесса сделала гостеприимный жест. Все прошли к столу. Сели. Наступило неловкое молчание.

      – Как добрались? – улыбнулась хозяйка.

      – Скверно, – ответил пастор. – Дождь, туман… вся ганноверская дорога размыта.

      – Да-а, – задумчиво протянул Генрих, – после смерти барона льют такие дожди…

      – Не вижу никакой связи между этими двумя явлениями, – недовольно произнес пастор.

      – Я тоже, – поспешно согласилась баронесса. – Не говори ерунды, Генрих.

      – А что тут такого? – удивился Рамкопф. – Все говорят, что с его уходом климат изменился.

      Пастор отложил обеденный прибор:

      – Глупое суеверие.

      – Абсолютно с вами согласна, пастор. – Баронесса бросила недовольный взгляд на Генриха. – Вообще мне не хотелось бы, чтобы наша беседа начиналась так напряженно… Но раз уж вы приехали к нам, несмотря на вашу занятость, давайте поговорим откровенно. Не буду вам рассказывать, какие сложные отношения были у нас с мужем. Однако время идет, обиды и чудачества забываются. Остается светлая память и всеобщая любовь сограждан, которую вы не сможете отрицать.

      – Я и не отрицаю, – ответил пастор. – Я не одобряю ее.

      – Почему? – спросил Генрих.

      – Популярность барона растет, – улыбнулась баронесса, – а оппозиция церкви идет только ей же во вред. Разумно ли это? Не правильней ли проявить милосердие и снять негласное проклятие?

      – Это невозможно! – Пастор вышел из-за стола. – Церковь не может признать истинными так называемые подвиги барона. Они результат фантазии