Порох непромокаемый (сборник). Александр Етоев

стоять! Маленькое сообщение. Завтра вместо уроков – экскурсия на чемоданную фабрику. Явка всем обязательна.

      Женька пристально посмотрел на меня:

      – Идем, надо поговорить.

      Женька двигался, как таран, могучим ребром штанов вспарывая мешок коридора. Я пыхтел и бежал за ним.

      Мы выскочили на лестничную площадку, легко взлетели наверх и только на самом верху, у вечно запертой двери, которая вела на чердак, остановились, переводя дыхание.

      Дальше бежать было некуда. Здесь, на последней площадке, в стороне от глаз и ушей, был наш укромный угол, место, где можно было спокойно поговорить.

      Мы примостились на корточках между обломком парты и тихой чердачной дверью.

      – Не нравится мне все это, – сказал Женька угрюмо. – Ты заметил, какой сегодня директор? Всех называет на «вы». И голос какой-то ватный.

      Я кивнул:

      – С ума сойти – экскурсия на чемоданную фабрику! Чемоданов мне только и не хватало.

      – В общем, так, – решительно сказал Женька. – Лодыгина твоего к черту! В Египет бежим сегодня – у тебя мелочь на трамвай есть? – И добавил с победой в голосе: – Не дождутся они от нас своей фабрики!

      – Кто «они»? – спросил я.

      – Они, – повторил Женька и странно как-то подхрюкнул.

      – Ты чего хрюкаешь? – спросил я.

      – Это ты хрюкаешь, я не хрюкал.

      – И я не хрюкал.

      Он недоверчиво посмотрел на меня, потом принюхался.

      – Табаком пахнет.

      Я тоже поводил носом.

      – «Беломорканал».

      След запаха шел от двери, которая вела на чердак.

      – Тихо! – Я приложил к губам палец, и в этот момент снова раздался хрюк.

      Мы с Женькой одновременно посмотрели один на другого, потом вместе посмотрели на дверь.

      Внизу, где дверь была погнута, в широкой щели между полом и железной обивкой, чей-то рыжий пыльный ботинок затаптывал дымок папиросы.

      Мне хватило быстрого взгляда, чтобы понять, чей. И Женьке хватило этого моего взгляда, чтобы тоже обо всем догадаться.

      Но, наверное, и за дверью поняли, что мы поняли: ботинок в момент исчез, а на его месте уже шевелилась рука – она ловко подцепила окурок и исчезла вслед за ботинком.

      Я попятился и почувствовал, что спиной уперся во что-то теплое и железное. Со страху у меня чуть сердце не отвалилось.

      – Так-так, – послышался сзади знакомый голос. – Йоних и Филиппов, понятно.

      Над нами навис, как Тауэр, директор Василий Васильевич. Это было тоже не очень приятно, но все же лучше, чем смерть от ржавого тесака.

      Голова моя по уши ушла в плечи, Женька скрючился ниже скрюченного домишки.

      Лицо Василия Васильевича было большим и строгим, на коротком лацкане пиджака свечечкой горела медаль «30 лет на страже счастливого детства», пальцы бегали по блестящим пуговицам, будто играли на аккордеоне.

      – Так-так, – повторил он печальным голосом. – Вот ты, Филиппов, скажи мне, ты кем хочешь стать, когда вырастешь?

      – Космонавтом, – ответил я не задумываясь, как солдат.

      – Так-так, –