Порох непромокаемый (сборник). Александр Етоев

пальцем в багаж.

      – Значит, нравится? – Безбилетный кивнул. – Ну, раз нравится, тогда сиди отрывай. Все лучше, чем за решеткой. Видишь, – безбилетный показал за окно, – на углу милиционер с палкой? Мы здесь, а он – там. Красота!

      «Да! – Дмитрии сделался мрачный. – Малый-то, видно, из тех. – Потом вроде засомневался, прицениваясь к его одежде. – Одет прилично. И чемоданы… Ну, чемоданы, положим, ворованные. Да и плащ мог с кого-нибудь в подворотне снять. Дал ломом по голове – и носит».

      – Гороховую проехали, – разговорился вдруг безбилетный. – Знакомые места.

      – Была Гороховая да сплыла, – хмуро ответил Дмитрии. – Теперь не Гороховая, теперь Дзержинская.

      Выехали на площадь. Может, оттого, что стало светлее, может, просто от сердечной тоски, но Дмитрии почему-то спросил:

      – Сам и-то издалека будете?

      – Мы-то? – Безбилетный сдвинул кепочку на затылок. – Мы-то сами северомуйские. Есть такая дырка на карте.

      – Северомуйские? Это где это?

      – Далеко, папаша. Трамваи туда не ездят. Еще вопросы имеются?

      Голова над плащом похрустывала на шейном шарнире; пассажир без билета ехал немного нервно – то продавливал лбом стекло, то, высмотрев кого-то на улице, уходил по макушку в плащ. А то вдруг хмыкнет, заерзает на сиденье и загадочно подмигнет Дмитричу.

      И тут забрезжила в голове у Дмитрича мысль.

      «Что-то… Где-то…» Дмитрии стал вспоминать.

      Вспоминал, вспоминал, но вспоминалось уж больно туго. Вообще с памятью было туго, была в памяти у Дмитрича течь.

      «Когда-то…» И Дмитрии вспомнил.

      Где-то он уже этого человека видел. Где? В вагоне? В вагоне вряд ли. Этих он не запоминал. Может быть, на кольце? Туда многие заходят погреться. Бывали и посторонние. Значит, в обогревалке? Да, пожалуй, в обогревалке. Зимой.

      Такая же в точь козлина. Нет, козлина не та. Стоп, вообще не козлина. Птица… Из жести… Жестяная птица на шляпе. Шляпа еще торчком, очень интересная шляпа. Помнится, он подумал тогда – вот, зима на дворе, а этот вырядился, как на курорте. Что же он, тот, тогда говорил? Нет, вроде не говорил. Подошел к кому-то из наших и, помнится, оттянул в сторонку. О чем-то они там шептались. С кем же он это?.. С… С… Да не с этой как раз ли сменой? Не с Петром ли Петровичем? С ним, с ним он шептался, с Петром Петровичем.

      Дмитрич поглядел в передок. На стеклянный колпак с рулем, за которым сидел вожатый.

      Трамвай переехал Крюков, грохотнул на горбу моста и снова пошел легко.

      Дмитрич приоткрыл рот, хотел спросить у безбилетного про Петровича и не успел. Безбилетный открыл рот раньше.

      – У нас в Северомуйске уже снежок.

      Дмитричу пришлось удивиться:

      – Гляди-кось.

      – Белый такой, пушистый, собаки лают.

      – Где? – Дмитрии прислушался.

      – Пестиком! – донеслось до него, но не с севера, а от кинотеатра «Рекорд».

      – А я говорю – пальцем!

      И над маленькой, человек в двадцать, толпой сверкнула молния костыля.

      Безбилетный вытянул из воротника шею.

      – Что же это они у вас? Не успели